Ольга Михайлова - Бесовские времена

На ветвях никого не было.

Альдобрандо, чуть шатаясь от дурноты и испуга, спустился по ступеням вниз к пустому в этот час придорожному трактиру, где оставил коня, увидел у потолочных балясин промелькнувшие тёмные тени и, присев у окна, застонал, опустив отяжелевшую голову на руки. Не может быть. Не может быть.

…Даноли недолго пробыл в одиночестве. Дверь отворилась, и на пороге появился молодой человек лет двадцати пяти в чёрном колете без украшений, плундрах и коротком плаще, с холщовой сумкой на плече. Одежда несколько болталась на незнакомце, точно была с чужого плеча, воротник камичи был изрядно потёрт, но, судя по лицу, это был не простолюдин. Глаза юноши были мёртвыми. Даноли некоторое время наблюдал, как тот, осторожно поправив берет на густых белокурых локонах, присел у другого окна и попросил хозяина принести овощей и рыбы, отказавшись от мяса.

Альдобрандо исподлобья рассматривал незнакомца, и тут странно похолодел. Пред ним был беглый монах, понял он вдруг, в суме у него — священнические ризы, он не знает, куда идти, родом из Ареццо, но в город вернуться не может. Невесть откуда Альдо понял и ещё одно — перед ним очень несчастный человек.

Даноли понимал потаённое, но не его причины…

Утолив первый голод, юноша поднял глаза и заметил, сколь пристально разглядывает его Альдобрандо. Он испугался, но вглядевшись в лицо Даноли, чуть успокоился. Однако торопливо закончил трапезу, поспешил встать из-за стола и расплатился. Даноли тоже заплатил за стакан вина и кусок сыра, и пошёл к выходу. Он не знал, как заговорить с незнакомцем, чтобы не напугать его, и просто представился.

— Меня зовут Альдобрандо Даноли, я живу неподалеку от Фано. Иду в Урбино.

Юноша снова окинул его странным взглядом, настороженным и чуть испуганным. Лицо Даноли, его мягкие черты и глубокие глаза на исхудавшем лице породили во встречном некоторое доверие. Он на миг опустил глаза, и Альдобрандо понял, что тот колеблется между недоверием к незнакомцу и страхом одиночества в этом путешествии.

— Я — Франческо… Черино… школяр, иду в… Сан-Лео, — тихо проговорил он, опустив глаза.

Даноли понял, что ему лгут, но этот человек, потерявший себя и перепуганный насмерть, не мог был опасным, и Альдобрандо, желая помочь несчастному, хотел на нём постичь границы своего искушения.

— Нам по пути.

Они вышли из Сант'ипполито на дорогу, ведущую в Урбино. По прошествии часа пути Даноли заметил, что его спутник тих и смиренен, уступчив и мягок. В своей кротости он ни разу не возразил старшему товарищу, при этом то и дело поправлял берет на волосах и прижимал к себе суму. Ночевать они попросились в небольшом овине у селянина, с опаской спросившего своих постояльцев, правда ли, что на побережье снова чума? Альдобрандо подтвердил это. С того страшного 1348 года от рождества Господнего, когда болезнь появилась во Флоренции, а потом скосила половину империи, это повторялось почти каждое десятилетие. Болезнь вспыхивала по городам и весям и губила людей сотнями. Портовые города особо подвержены заразе. В Фано и окрестностях сильный мор, сказал Альдобрандо. Друг незадолго до этого получил письма из Ареццо — там тоже болезнь…

Его попутчик во время разговора сильно побледнел, после ухода селянина поднял глаза на Альдобрандо.

— В Ареццо у меня… много знакомых, — через силу пробормотал он, — я… знал там… некоторых Гвальтинери, Коффани, Перони, Роселли…

— Это весьма знатные семьи, — спокойно проговорил Даноли, понимая, что его собеседник проговаривается, — но чума не щадит ни кучера, ни графа, и разницы меж ними не видит.

Франческо смертельно побледнел. Даноли размеренно продолжал.

— Я пережил чуму девятилетним, потерял родителей, брата и сестру, а теперь умерли жена и дети, в одночасье скосило и домочадцев. Мой замок в двадцати милях от побережья, но и это не спасло…

Юноша окинул его взглядом, в котором стояли слезы, но тут Альдобрандо спокойно спросил;

— В трактире я заметил, что ваши скорби стоят моих, Франческо… — На этот раз юноша не испугался, но странно оробел. Альдобрандо заметил, что руки его начала колотить дрожь. — Вы — монах и вынуждены были покинуть монастырь?

Франческо побледнел теперь до синевы.

— Господи, вы сам дьявол! Откуда…?

— Дьявол — отец лжи, Франческо, я же ни разу не солгал тебе. Я тот, кем себя называю. Но тот ли ты, кем именуешь себя?

Тихий и ласковый тон голоса Альдобрандо чуть успокоил юношу, в сочувственных словах Даноли не было ни укора, ни угрозы. Он вздохнул и, поняв, что его разгадали, стянул с головы берет, коим прикрывал тонзуру.