Максим Огнев - Пой, Менестрель!

Она могла бы сказать и больше, да только никто не слушал. В бессильном отчаянии стояла Плясунья, понимая, что не может спасти ни одного дерева. А взгляд ее отмечал все новые разрушения. Земля измята и покорежена; кустарник поломан — срубленные стволы волокли, круша все на пути. Травы затоптаны. Птицы распуганы на многие мили вокруг.

Она поворачивалась из стороны в сторону, пытаясь найти хоть что-то уцелевшее, памятное с детских пор. Она родилась в Арче. В этом лесу резвилась в детстве. Знала манящую тайну лесных тропинок, игру «А что там, за поворотом?». В углублении у корней большой сосны пряталась вместе с другими ребятишками и уверяла, будто оттуда начинается подземный ход в таинственное царство гномов. В день летнего солнцестояния ход откроется, и гномы одарят детей настоящими алмазами. Да, да, в это она верила так же твердо, как и в то, что в лунные ночи на полянах танцуют феи. Приходя в лес, приветствовала деревья, как старых друзей, и те ласково шумели в ответ. Плясунья гордилась тем, что ее узнают и привечают. Еще бы! Она была так мала. А старейшие из деревьев видели, как возводили белые стены Арча. Плясунья склонялась перед их величавым спокойствием. Деревья знали о мире то, что люди никогда знать не будут. Слишком короток людской век, и растрачен он на суету.

…Не было старой сосны, не было знакомых тропинок от мира детства ничего не осталось. Она почувствовала себя так, словно стояла на пепелище родного дома.

Рука Флейтиста легла ей на плечо.

— Что поделаешь, — сказал он с горечью. — За бархазские да каралдорские безделушки приходится платить. Платить тем, что имеет настоящую цену.

Плясунья вскинула над головой маленькие кулачки.

— Ну, ваше величество! — крикнула она, обратясь лицом на север, в сторону столицы. — Я простила вашу женитьбу. Но этого леса вовек не прощу.

…Когда фургончик Плясуньи и музыкантов снова оказался у городских стен, выяснилось, что представление все-таки состоится. Деревянные подмостки соорудили на обрыве у реки. В прежние времена все желающие не смогли бы там разместиться, но в этот раз, заявила Плясунья, столпотворения не ожидается. К их фургону присоединились еще несколько повозок. В одной прикатили певцы и жонглеры, а в остальных… О, это была настоящая труппа. Актеры, фокусники и акробаты. Ими распоряжался полный высокий человек, державшийся с поистине королевским достоинством.

— Знаешь, кто это? — проговорил Флейтист, наклоняясь к Плясунье. — Сам Овайль… Когда-то он соперничал с Дейлом.

— Сам Овайль? — Девушка благоговейно взглянула на главу труппы. — Как же ему удалось сохранить актеров в нынешние времена?

— Вот и спроси у него.

— Думаешь, он нам обрадуется? — усомнилась Плясунья. — Соперник Дейла.

И в самом деле, величественный Овайль нахмурился, едва завидел Флейтиста. Узнав, однако, что танцовщица и два музыканта согласны не устраивать собственного представления, а выходить на подмостки лишь в паузах между картинами его пьесы, — подобрел.

— Следует позабыть старые распри, — пробасил Овайль. — Взгляните, все, кто наживается на наших бедах: торговцы, и сборщики налогов, и господа из городского Совета…

— И Магистр со своей сворой, — ввернул Флейтист.

Овайль бросил на него взгляд из-под нахмуренных бровей. Старый глава труппы не был трусом. Громко, раскатисто повторил:

— И Магистр со своей сворой… Все они друг за дружку горой, все они вместе. А каждый из нас — сам за себя, в одиночку.

— Неудивительно, — откликнулась Плясунья. — Каждый из нас занят своим делом. Если я, вместо того чтобы плясать, начну ездить из города в город, ища поддержки… Мои ноги просто перестанут слушаться.

— А разбойники издавна объединяются в шайки, это известно, — заключил Флейтист.

— Не все, — раздался голос за его спиной.

Актеры живо обернулись. Перед Плясуньей мелькнуло чье-то веснушчатое лицо, вихры волос не менее огненных, чем ее собственные. Прежде чем она успела хорошенько разглядеть незнакомца, он исчез — как сквозь землю провалился. Беседа прервалась, актеры недоуменно оглядывались, к тому же и на обрыве, где начали собираться зрители, царило смятение. Плясунья слышала резкие женские крики и ропот мужчин. Один из актеров Овайля объяснил причину переполоха:

— Кошелек срезали у богатой горожанки, а у рыцаря золотые шпоры сняли.

Овайль схватился за пояс и успокоенно вздохнул. Его кошелек уцелел.

— Если преданно служишь своему ремеслу, — продолжал, возвращаясь к прерванному разговору, Овайль, — непременно встретишь единомышленников. Разве мог я надеяться собрать новую труппу? Теперь, когда живут в достатке лишь торговцы да прихвостни Магистра? Все прежние друзья меня покинули… Однако появились новые. Разное между нами бывало, но труппа жива, и мы играем…