Ольга Голотвина - Два талисмана

— Может даже наемного убийцу представить, которые без слов, — подсказал доброжелательный Пузо, — если малость подучить.

Афтан с пробудившимся интересом бросил оценивающий взор на тощего бродяжку:

— Для наемного убийцы статью не вышел. Разве что отравителем или слугой на пиру.

— Гонцом еще можно, — внес свою лепту Лейфати.

Бродяга приосанился. Никогда еще в своих мечтаниях он не залетал так высоко.

— Принят! — буркнул наконец Раушарни. — Про твое жалованье потолкуем после, когда у меня выдастся свободное время.

Смекалистый Мирвик понял, что за этой фразой звучало: «Когда уйдет твой высокородный заступник». Но это не огорчило парня. Главное — его взяли в театр!

— А чем вы тут заняты? — поинтересовался Ларш. Он не чинясь уселся на скамью и взял наполненный кубок.

— Замыслили поставить «Двух наследников», — начал объяснять Раушарни, усевшись рядом. — Всем пьеса хороша, да вот беда — с женскими ролями того… скуповато.

— И наши бабенки злятся, — фыркнул Лейфати.

Мирвик, о котором все забыли, мог бы уже уйти. Но прямого «пошел вон!» не прозвучало, и он остался стоять у двери. Ему, честно говоря, было интересно.

— Вот мы и решили подправить пьесу, — продолжал великий трагик. — Есть там монолог: королева жалуется на наглость фаворитки супруга. Та, мол, ей в глаза дерзит. Мы этот монолог решили выкинуть, а вписать сцену, где соперницы ссорятся.

— Всю ночь бьемся, а получается свара рыночных торговок! — угрюмо бросил Афтан.

— А вы бы предложили самим актрисам эту сцену написать! — предложил Спрут.

Актеры расхохотались.

— Это Барилла с Джаленой? — восхитился «воин». — Они друг дружку сожрать готовы! Такого напишут…

— …что их прямо со сцены заберет стража, — закончил за него комик.

Смех утих. Актеры снова пригорюнились.

— А вот этот кусок вроде ничего… — жалобно протянул Лейфати.

— Это где «и адаманта ревность злая тверже»? — Раушарни даже не глянул в его сторону. — Коряво.

— Начнем сначала, — вздохнул Афтан. — Королева сокрушается: мол, я собой хороша, и наряд на мне богатый, и королю я верна — а поди ж ты, сменял меня на какую-то дрянь…

Все устало призадумались.

И тут от двери донеслось:

Все изумленно обернулись к Мирвику. Тот сжался под взглядами.

— А ну, иди сюда, — неожиданно тихо сказал Раушарни.

Парень на подкашивающихся ногах пересек сцену.

— А это пойдет, — хмыкнул Лейфати. — Барилла это прочитает.

— Недурно, — кивнул воин.

Комик молча налил в свой кубок вина и протянул парню. Мирвик принял кубок обеими руками.

— Ты где научился этому? — спросил Раушарни.

— А то я ваших пьес не видел! — отозвался Мирвик, к которому вернулось нахальство, едва он понял, что его выходка принята благосклонно.

Он сказал правду. Театр был для него единственной отрадой в жизни, утешением, защитой от отчаяния. Парень словно стоял под чужим окном и глядел на иную жизнь — яркую, возвышенную, богатую страстями, порой жестокую и кровавую, но никогда не скучную. И люди на сцене говорили особым языком: звучным, стройно-размеренным, изысканным, без невнятного бормотания и грубой брани.

Сколько раз бездомный юнец, забираясь на ночевку в кусты между заборами, пробовал перед сном переложить на этот удивительный язык то, что слышал днем: льстивые речи кабатчика перед зашедшим в его заведение десятником стражи, ссору шлюх из-за богатого гостя, похвалы, которые рыночный торговец рассыпает своему товару…

— Ответ королевской любовницы можешь сочинить? — уважительно спросил Афтан.

— Сейчас, — кивнул Мирвик. Сдвинул брови и выдал, почти не раздумывая:

Актеры взвыли, стуча друг друга по плечам.

— Нет, как Джалена это отчеканит! — заорал комик.