Сурен Цормудян: Кровь королей

После скорбных раздумий он все же спустился в свои покои и улегся в постель, ничуть не рассчитывая уснуть. Он был уверен, что тоска и тревога не подпустят к нему сон. Однако усталость от дневного перехода и предыдущих бессонных ночей взяла свое. Принц Гринвельда погрузился в крепкие объятия забвения.

С рассветом путешествие возобновилось. Караван двигался дальше на юг, огибая то и дело рыжие скалы, которым за бесчисленные тысячелетия песчаные ветры придали самые причудливые очертания. Постепенно скалы сменились холмами, усыпанными острыми камнями. Растения встречались все реже. Иногда путь пересекали стайки разной величины перекати-поле. Чуть погодя воздух наполнился стуком и какой-то странной пылью. Миновав невысокий каменистый хребет, Леон увидел огромный карьер, где копошились тысячи людей. Многочисленные охранники расхаживали по краям карьера. Ниже, на узких террасах, орали и взмахивали плетьми надсмотрщики. А на самом дне трудились изможденные, невероятно худые, полуголые люди. На них не было ничего, кроме набедренных повязок и бронзовых ошейников. Внутри полого ошейника постоянно шумели перекатывающиеся камешки: если закованный и нашел бы силы сбежать, то едва ли смог бы надолго затаиться с такой погремушкой на шее. Несчастные дробили породу. Одни камни отбрасывали в сторону, другие несли наверх и бережно укладывали в повозки. В основном наверх шли черные глыбы или корзины с такими же камнями, но поменьше.

В одном из углов карьера находилась яма. Вот к ней потащили два тела. Перед тем как скинуть их в яму, охранники отсекли головы, чтобы забрать ошейники. Люди умирали, но работа не прекращалась.

Караван неторопливо обходил полный боли и страданий карьер.

– Фатис! – позвал принц.

Евнух отстал от Харольда Нордвуда, с которым было вновь завел беседу, и поравнялся с принцем.

– Да, мой господин?

– Расскажи-ка мне, что это за место? Каторга?

Кергелен обвел мрачное место взглядом так, словно только что его заметил. Затем вздохнул и отрицательно покачал лысой головой.

– Мой господин, эти люди – не каторжники. Рабы.

– Рабы?

– Да, мой принц. Просто рабы. Как видите, жизнь у рабов бывает совершенно разной. Взгляните на меня или припомните вашу наложницу Шатису. А теперь посмотрите на них. Многие даже не представляют себе, что есть другой мир, кроме этой огромной ямы, где добывают пламенные камни. И мало кто из них знает, что́ такое старость.

Леон хмуро смотрел на проплывающий слева от каравана карьер.

– Это какое-то… варварство.

– У вас в Пегасии… в Гринвельде, тоже ведь некогда было рабство? – едва заметно улыбнулся Кергелен.

– Было, – нехотя кивнул Леон.

– И что, ваши подданные стали счастливы и позабыли нужду, после того как рабство отменили?

– Откуда мне знать?

– Дайте рабам свободу, и они тут же захотят чего-то еще.

– Ты и сам раб! Отчего же оправдываешь эту дикость?

– Когда пес, всю жизнь сидевший на цепи у строгого хозяина, лишается и цепи, и хозяина, он может умереть от тоски. – Улыбка Фатиса стала более явственной.

– Так ты себя псом считаешь?

– Пес может легко одолеть человека. И бегает быстрее. И нюх у него острее. Так ли уж плохо походить на пса?

– Зато волка на цепь не посадишь! – оскалился Леон.

– Мне казалось, что вы, судя по имени, лев.

– Воспитан я как волк, – гордо произнес принц, снова вспомнив о наставнике Вэйлорде.

Вот уж не думал Леон, что это будет вызывать столько гордости. Он скривился в усмешке. Раньше принц не сильно жаловал десницу отца – слишком много боли и жестокости осталось в памяти от упражнений. Но теперь-то наступало понимание, что целью Вэйлорда было не унизить наследного принца, а воспитать достойнейшего воина.

– Вы верно подметили, что волк не собака и на него ошейник не нацепить. Но простите мне дерзость, господин: не стоит так явно показывать недовольство подобным зрелищем. Вельможи его божественного величества непременно это заметят.

– Собака – не волк, а рабы, значит, не люди? – фыркнул Леон. – В чем их вина? Всего лишь в происхождении?

– Взгляните еще раз на карьер, мой господин. Мимолетного взгляда достаточно, чтобы заметить: на одного стражника приходится дюжина рабов. А то и больше, ведь мы видим не всех.

– И?

– Так, быть может, они действительно заслуживают своей участи, раз столь покорно ее принимают, несмотря на численное превосходство?

Леон задумался. Неужели в этих жестоких словах есть доля истины?