Дмитрий Емец - Череп со стрелой (СИ)

Подъездная дверь, ведущая на улицу, оказалась заколочена. Кроме того, перед дверью, надежно перегораживая ее, лежал раздувшийся бегемот, при близком рассмотрении оказавшийся сгоревшим диваном.

Не пытаясь выйти во двор, Родион обогнул вы­ступ перил и, наклонившись, потому что потолок давал сильный скос, протиснулся в крошечную дверку, которая вполне могла оказаться проходом для альтернативных гномов. Оказалось, что ведет гномья дверь во вполне гномье место — в подвал.

Подвал тянулся под всем домом. На бетонном

полу лежали два мертвых берсерка. Один все еще держал разряженный арбалет. Другой, кажется, пы­тался бежать, но не успел пролезть в узкое оконце. Между ними, сомкнув обгоревшие крылья, бродила огромная бабочка и изредка запускала то одному, то другому берсерку в голову свой хоботок. Непод­вижные тела берсерков вздрагивали, точно получа­ли электрический разряд.

Заметив шныров, бабочка расправила крылья с уцелевшими жилками-перемычками и деловито направилась к ним. Больше всего ее привлекала похожая на облетевший одуванчик голова Насты. Скрученный хоботок бабочки начал неспешно раз­ворачиваться.

— От ты дуся! Мои мысли — мой нектар! — вос­кликнул Витяра.

Макс выстрелил в бабочку пнуфом, и она исчезла в ослепительной вспышке.

В стороне от берсерков, за серыми рулонами уте­плителя кто-то лежал. Сашка услышал слабый стон. Держа наготове шнеппер, он приблизился и понял, что это Фиа. Ее губы были искусаны до крови.

— Не трогай ее! Она тебя ногтем царапнет — и ты умер! — издали крикнула Яра, однако Сашка уже сидел на корточках рядом с Фиа и, просунув ей под затылок ладонь, приподнимал ее голову.

Фиа открыла глаза, несколько секунд непонима­юще смотрела на него, а потом губы ее дрогнули и она слабо улыбнулась.

— Он тебя выбрал! — прошептала она.

Кто «он»?

— Мне будет трудно скрыть это от Белдо. Его не­возможно обмануть. Но я это сделаю.

Фиа закрыла глаза. Ее голова откинулась на руке у Сашки.

— Я не умру. Иди! Все так плохо, что это даже хо­рошо.

— Почему хорошо?

— Не могу объяснить... чувствую. Иди!

Сашка неуверенно поднялся. Он ничего не по­нимал. Да и некогда было понимать. Юля стояла у стены, на которой кто-то подробно процарапал гвоздем дверь. Рисунок был почти детский, однако какие-то мелкие детали подсказывали, что рисовал все же не ребенок В руке у Юли покачивалось ма­товое стеклышко, которое она решительно прило­жила к левому глазу.

— Все прижались друг к другу! А ты возьми меня за пояс! Ручками! — велела она Максу.

— 3-зачем? — заикнулся Макс.

— Для нежности! — сказала Юля голосом судьи, выносящего смертный приговор.

Шныры выстроились цепочкой.

— Шагаем на счет «пять»! — сказала Юля и сразу же произнесла: — Пять!

Нарисованная дверь не открылась. Она прорва­лась точно бумага. На миг Рина ощутила кожей лица царапающую жесткость стены. От ужаса она едва не выпустила талию стоящей впереди Насты, и спасло ее лишь то, что Сашка, обхвативший ее руками за пояс, шагнул вперед и вбросил ее куда-то.

Рина покатилась по полу. Сразу же вскочила и приготовилась заорать на Сашку, но не заорала, потому что обнаружила, что на нее с удивлением смотрят человек десять. Они находились в длинном переходе на красную ветку метро рядом с девуш­кой, игравшей на скрипке. Рядом тявкали и кувыр­кались в коробке три электрических песика. Один из песиков дошел до края коробки и умер: у нею закончилась батарейка.

Нацарапанная за спиной девушки дверь настоль­ко хорошо вписывалась в рисунок мрамора, что по­нять, что это дверь, можно было только прищурив­шись и нарушив фокусность зрения.

Глава восьмая

МЕЖДУСОБОЙЧИК

Никто так яростно не убивает, не уничтожает, не затаптывает какую—либо идею, как человек, который не­которое время ей служил, а потом ее предал.

Хуже всего, когда плохой человек учит хорошему. В плохом человеке рано или поздно разочаровываешь­ся, а вместе с ним разочаровыва­ешься и в хорошем.

Кавалерия

Это было странное место. Три улицы и одни трамвайные пути сходились и отбрасывали два хи­лых отростка, один из которых шел к метро, а дру­гой вливался в напряженную движением улицу за­пада Москвы. Чуть в стороне вольготно раскинулся новый дом со стилизованными пушками у входа, из которых летом вился виноград, а весной проступал из-под снега заботливо прикопанный мелкий му­сор. С другой стороны две семиэтажки застенчиво прижимались одна к другой ободранными боками. Во дворах желтели башенки спортивного городка, густо усиженного голубями. За птицами гонялся це­леустремленный карапуз с лопатой и пытался хоть кого-то огреть. Голуби лениво разлетались.