Дмитрий Емец - Череп со стрелой (СИ)

Ул тоже взял шнеппер и, положив его себе на ко­лено, ждал. Его левая свободная от шнеппера рука поглаживала отполированную ручку саперки. Пере­зарядиться он не успеет, это уж точно.

Стена крошилась легко, как печенье. Хрущев­ки — особое пространство. Снаружи они довольно прочны, но изнутри сотворены наспех, с осознани­ем глубинного единства человеческой природы и того, что людям по большому счету нечего скры­вать друг от друга. Кому интересно, как сосед Вася через три подъезда дергает в туалете шнурок, одно­временно ухитряясь ругаться с женой? У всех жены, у всех шнурки, у всех настроения — все мы заперты в своем человечестве.

Еще два-три сильных удара — и сквозь стену про­бился злой носик топора. Застрял и сердито заше­велился, кроша кирпич. В образовавшуюся брешь кто-то предупреждающе свистнул, а еще секунду спустя просунулось лицо в белом серебре бороды. Макс опустил арбалет.

— Это Ры-ры... не н-надо! Родион это! — крикнул он, перескакивая через слово, чтобы обмануть свое заикание.

Да, это был Родион. Щетина на его запавших ще­ках казалась седой. Рина не сразу поняла, что это налипшая штукатурка. Вот и загадка белой бороды!

Еще пара минут — и в стене образовался проход,

достаточный для того, чтобы выбраться. К Дане и

Насте пробиться было невозможно: мешали пуль­сирующие нити. Пришлось бросать доски из на­стила, чтобы образовать проход. Лопнувшие нити усилили болотную вонь, и Рина только чудом ни­кого не покусала.

— Лезем по одному! — велел Родион. Выбравшись из пролома следом за Улом и Ярой, Рина обнаружила рядом с ногами Родиона еще од­ну пару ног. Ноги принадлежали худенькой девушке с не самыми добрыми глазами. К боковому карма­ну ее куртки было пристегнуто матовое стеклышко на цепочке. Девушка поигрывала им, обкручивая вокруг пальца. Над ее верхней губой стояла точка родинки. «Здесь природа закончила свою работу, и вот точка — знак завершения!» — подумалось Рине.

— Юля! — представил Родион. — Без нее я бы сюда не попал!

Худенькая девушка недовольно дернула головой. Она и так помнила, что ее зовут Юля. Степенью же осведомленности прочих о своем имени не инте­ресовалась.

Макс поставил свой арбалет на предохранитель и, забросив его за спину, извлек Данин шнеппер. В тесном переплетении коридоров от него было больше пользы.

— Берсерки г-где? — заикнулся он.

Да, в общем, везде... — равнодушно отозвался Родион. — Юля жизнь мне спасла. Толкнула кое-ко­го под руку.

Рина увидела, что лоб у Родиона ободран сколь­зящим ударом.

— Я не хотела никого спасать. В другой раз сама тебя прикончу! — буркнула Юля.

Где-то рядом зазвонил телефон. Вздрогнув, Ро­дион сунул руку в карман. На ладони у него вздра­гивал темный смартфон. Видимо, доставая, Родион случайно нажал на прием, потому что из трубки по­лился жизнерадостный женский голос:

— Павлик, ты меня слышишь?.. Это мама! Тебе Алена не может дозвониться, чтобы ты Лешу из школы забрал!

Родион боком придвинулся к окну и, положив трубку на подоконник, отошел. На телефон он те­перь глядел с ужасом, точно это была змея. Трубка продолжала хлопотать. Теперь она требовала, что­бы Павлик не покупал хлеб в том же магазине, что и в прошлый раз. Он оказался неудачным и почти вдвое дороже.

— Чтоб я сдох! Никогда не поднимайте трубки мертвецов, — сквозь зубы сказал Родион.

— А зачем ты его вообще... — начал Витяра.

— Он на меня с топором бросился. Думаешь, у ме­ня было время заменить стальной шарик на пнуф?

— А телефон?

— Не сообразил, как выключить, а оставлять на теле было опасно. Не сомневайся: крысить вещи у покойников не в моих правилах!

Они уже уходили, когда в квартире, которую они покинули через пробитую стену, что-то глухо лоп­нуло. Стены дома задрожали.

— Берики снесли дверь. Теперь лучше немного подвигать конечностями, — сказал Ул и первым вы­глянул на площадку.

Рина шла следом за Улом и Даней, невольно сравнивая их и приходя к выводу, что, изготавли­вая Даню, природа увлекалась больше размерами, с Улом же, забросив всякое изящество, сконцентри­ровалась на прочности. Зародись у какого-нибудь художника желание нарисовать помещика Собакевича в молодые годы, лучшего натурщика, чем Ул, он бы не нашел.

Прислушиваясь, они спускались по лестнице. Обошлось без новых перестрелок, разве что Наста поймала остаточную магию, напущенную кем-то из ведьм в квартиру на втором этаже. Под влиянием магии Наста влюбилась в Витяру, не встретила вза­имности и долго рыдала толстым голосом. Ее уте­шали. На ходу съев шоколадку, которая нашлась у запасливого Ула, Наста утихомирилась и, панибрат­ски вытерев нос о плечо Витяры, стала прежней ци­ничной особой.