– Велор, прекрати ворчать. – Майорин отсалютовал кубком вошедшему Билдиру.
– И чего светится! Сколько месяцев она его не видела?
– Вот именно!
– А ты думаешь, он в это время исключительно пел?
Майорин припомнил "по корчмам и борделям" и промолчал. Ему, в общем, было все равно, кто, где, с кем и как. В конце концов, каждый обманывается как хочет или как хочет распоряжается правдой. Моральный облик менестреля волновал его мало, Раджаэль могла убить троих мужиков разом, что говорить о защите чести?
Менестрель же перестал кривляться перед полуэльфкой и торжественно объявил:
– Я хочу исполнить свою новую балладу, и пусть она еще не окончена, но прозвучит сегодня здесь.
Мне к холодной двери не велели ходить
Или трогать железных замков.
Здесь по правилам жить и по правила бить,
Без иллюзий и сказочных снов.
По рожденью мне подали право решать,
По взрослению – мантию вздеть,
Но ехидна судьба и вольна помешать,
Кинув в гордых смирения сеть.
Майорин сглотнул, а потом развернулся и поспешил покинуть замерший в предвкушении зал. Но вслед за ним бросился, догоняя, припев. Четкий рычащий речитатив менестреля перешел в мощный раскатистый голос, сделавший Валью знаменитым:
Спутав карты, смеется над нами судьба,
Ищем выхода там, где он есть не всегда!
Гордо рвемся, как кони из поводов!
У свободных язвы больней от оков!
Струны лютни жалобно стонали под жестокими пальцами.
Колдун быстрыми шагами удалялся от зала. Не много ума у того, кто болтает с менестрелем, еще балладу сложит…
Сложил гад!
Но злости не было. Уже у себя колдун задумался, почему Валья не закончил балладу.
Позже – за полночь, когда Велор волевым решением разогнал свой орден спать, Валья ответил Майорину:
– Баллада это не только история, рассказанная менестрелем. Это замкнутый круг, где конец отвечает на вопросы, заданные в начале. А я пока не знаю, ответов на эти вопросы. Узнаю – закончу.
– Жизнь – не стихосложение! – буркнул Майорин из кресла, он курил трубку и не поворачивался к друзьям, уютно устроившимся за столом в его комнате. Но эльфа с менестрелем это нисколько не смущало. Валья был больше занят вопросами стихосложения и ощупыванием Жаркиного бока. Велор пристальным наблюдением за нахальными пальцами певца. Стоило пальцам сползти на пядь ниже талии, как каратель выдавал старческий кашель, и полуэльфка двигала руку менестреля на разрешенное место. Сама девушка особо не думала, ей хотелось поскорее вытащить Валью из демагогических разговоров и перейти к вещам более конкретным и не менее возвышенным.
Но менестрель никуда не торопился, из-за чего Велор начинал нервничать сильнее и кашлять чаще. С другой стороны ускорять процесс он тоже не желал, потому и сидел тут, наблюдая, как менестрель упоенно дразнит колдуна.
– Жизнь и поэзия не так далеки друг от друга, как тебе кажется. Жизнь поэтична, потому и воспета. А юные сердца, слыша хорошие стихи, вдохновляются на деяния и свершения. Сколько мальчиков отправляются в ратные, ведомые идеей подвигов!
– Или наборщиком рекрутов и хорошей платой за риск.
– Ремесленникам тоже неплохо платят.
– И облагают неплохим налогом. А твоя поэзия только мифотворчество! И не надо мне плести про замкнутую композицию. Про вопросы и ответы!
– Я не плету…
– Кхе!
– Не плету, я стремлюсь объяснить тебе, что это очень важно, важно знать конец истории.
– Все выдумка! Вот и придумай конец! Придумай такой конец, который понравится юным дурачкам, чтобы, когда они надираются в стельку, им казалось, что надираются они со смыслом. Запивая твою чушь дрянью!
– Все-таки ты редкостный хам!
– Кхе!
– Хам.
– Кхе-кхе!
– Велор, ты заболел?
– Я устала!
– Нет, не заболел.
– Тогда прекрати кашлять. Ты знаешь, что я хам, Валья.
– К твоему сведенью я придумал три конца.
– Может, споешь? Кхе…
– Я пошла спать! – разозлилась девушка.
– Спокойной ночи. – Насмешливо пожелали из кресла.
– Жар, подожди… – Валья притянул Раджаэль к себе.
– Давай, менестрель, спой! – настаивал Велор, протягивая лютню.
– Какая нездоровая любовь к музыке. – Язвило кресло.
– Кхе! Жарка, если ты устала…
– Да! Я устала. Я не вижу смысла слушать неготовую балладу. Споешь, когда закончишь!
– Кхе-е-е… – очень жалобно.
– А как же любовь к музыке? – Всем троим захотелось кресло перевернуть или задвинуть в пылающий камин. Кресло хмыкнуло.
Читать дальше