Николай Ярославцев - Вождь из сумерек 3

Лобастому его моральные инсинуации были чужды и не понятны. И он лениво протрусил мимо.

-Славная охота была, старший брат!

Железный аргумент мог переубедить кого угодно. И оправдать что угодно. Оспорить практически невозможно.

Но через сутки ему последняя охота уже не казалась бесполезным, а тем более аморальным душегубством. А то, что две почти не тронутые туши, остались подарком разным никчемным тварям, казалось верхом легкомыслия. Но не возвращаться же? Глупый заяц, который угодил под его лапу, не в счет. Разорвали пополам и проглотили вместе с одеждой.

Стая, если только не забыла, о возложенной на нее важной задаче, ушла далеко вперед и пока хранила гробовое молчание в эфире.

Несколько раз останавливался и тогда его властный, и требовательный голос врывался в первозданную не пуганую тишину здешнего мира.

Лобастый время от времени прозрачно намекал, что короткий отдых совсем бы им не помешал, а наоборот, был бы весьма кстати. Скромно оставил намеки без последствий. К тому же и время для отдыха Лобастый выбрал не совсем удачно.

Эльф и Войтик увезены неведомо куда, если верить стае. Толян и гном вообще неизвестно где. Если только уцелели в огне. Тьфу, тьфу, тьфу… не к ночи будь помянуто. Еще бы сплюнуть для гарантии через левое плечо, чтобы не накаркать. Так волчья пасть для этого совсем не приспособлена.

На исходе вторых суток вышли на мертвое волчье тело. Брюхо молодого волка было распорото кабаньими клыками. По всей вероятности стая спугнула кабаний выводок и не смогла отказать себе в удовольствии в охоте на кабанов, загипнотизированная численным превосходством и осмелевшая от чувства одолевшего голода.

Но просчиталась. О чем красноречиво говорило, изуродованное слепой яростной силой, тело.

С обедом у стаи не выгорело. Облом! А этот по молодости и по глупости подставил зверюге еще и свой бок.

Затрещали кусты и, на них в атаку пошел кабан, должно быть раненый в схватке со стаей. Ослеп и обезумел от боли и ненависти.

Матерый зверюга. Клыки в ладонь.

Не дожидаясь удара, перевернулся через голову и встретил драчливого поросенка мечами. Всадил боевой нож прямо в прыжке между лопатками. Приземлился на обе ноги сразу и в развороте с богатырского замаха развалил поперек туловища на две половины.

Лобастый даже присесть для прыжка не успел.

Ели не спеша. И наелись до отвала. До благородной отрыжки.

И Стас, смирившись с неизбежностью, позволил короткий отдых. Забились в кусты и проспали до самой ночи.

Проснувшись, снова ели, набивая желудок впрок. Ели до той поры, пока от кабаньей туши не остались только куски толстой кожи и до бела, обглоданные кости.

Ночи стояли лунные, ясные.

Стас запрокинул голову.

Вот она его стая. Неторопливо бежит своей охотничьей тропой. Пока без него. Придется обождать. Не всякая смерть еще конец. По крайней мере, для него.

Успел его выбросить на свою беду черный жрец на полпути. А мог бы воспользоваться благоприятной ситуацией.

Лобастый застыл, подрагивая чутким ухом, забыв поставить переднюю лапу на землю. Весь в работе. Живет просто и ясно. Без философских умозаключений.

Теперь и он уловил, едва различимый в ночи, среди шороха листьев и трескотни кобылок, слабый волчий вой. Стая зовет. Кого или что-то нашла.

С астрономией пора заканчивать. У той, другой стаи впереди вечность. А эта хоть и чужая, но своя.… Земная.

Надо спешить. Еще неизвестно как на этих поисковиков – спасателей его бойцы отреагируют.

К рассвету зеленая трава сменилась выжженной пустошью. Тоскливо стояли обгорелые деревья. Под ногами лежал толстый слой пепельно-черной остывшей золы и пепла.

Толян и гном Ровин медленно шли им навстречу, в сопровождении стаи, закопченные, опаленные огнем и щедро перемазанные золой.

И наверняка голодные, как черти.

Пришлось шепнуть Лобастому на ушко, чтобы позаботился о завтраке для ребят. Лобастый не возражал против совмещения приятного с полезным. По хозяйски требовательно рыкнул, не обращая внимания на оскорбленный оскал вожака и все его возражения, и увел стаю на охоту.

Стас торопливо метнулся вверх, поднимая тучи пепла, перекинулся через голову и рухнул на колени.

Раньше, чем успел подняться на ноги, ощутил на себе нежные руки впечатлительного Толяна. Мнет, трясет, пыхтит от усердия и пытается что-то лопотать потрескавшимися от жара губами в его ухо. Оглаживает руками, как любимую женщину. Или лошадь. Что, пожалуй, ближе к истине. Потому, как о его любимых женщинах Стасу было пока не известно.