Надежда Попова - Natura bestiarum.

Волк сбился с движения лишь на миг, даже не обернувшись и не издав ни звука, и продолжил прыжок, упав всей тяжестью огромного тела на рыцаря. Фон Зайденберг запрокинулся на спину, выронив меч и с оглушительным хрустом ударившись головой о перила лестницы; Курт бросился вперед, перепрыгнув через помощника, однако охотник успел первым — железное полотно его клинка вошло в загривок. Удар хорошо отточенного железа погасила жесткая, словно проволока, спутавшаяся мокрая шерсть и толстая шкура, и все же длинная полоса пролегла поперек, тут же разведясь широкой алой улыбкой.

Зверь взрыкнул, рывком обернувшись, и Ван Ален едва успел отскочить назад, оставив в его зубах хороший клок свитера. Зажатый меж стойкой, съехавшей на сторону баррикадой и деревянным щитом с прилипшей к нему невнятной осклизлой грудой костей, Курт ударил, как сумела достать рука — выпадом; острие чиркнуло по морде, брызнув кровью в темно-коричневый глаз, и волк свирепо рявкнул, рванувшись в сторону. Отпрыгнув на стойку, оборотень взвился в воздух снова, немыслимо оттолкнувшись всеми четырьмя лапами от каменной стены, и, снова сбив на пол лишь поднявшегося на ноги Бруно, скакнул обратно, миновав меч охотника и мимоходом задев Курта лапой. В грудь словно врезалось конское копыто — мир перед глазами на мгновение подернулся темнотой, дыхание остановилось, а собственное тело вдруг перестало ощущаться, словно все оно, кроме ушибленной грудины, внезапно исчезло.

Тело вернулось не тотчас и привело с собою дикую боль в правой ноге. Сквозь раздавшуюся мглу, заступившую взгляд, виделась темная туша волка где-то в стороне, сапоги охотника и неподвижный фон Зайденберг, и лишь по тому стало понятно, что и сам он лежит на полу, рядом со смрадным месивом, некогда бывшим живым существом. Вбитый в дерево щита железный обломок пропорол кожу сапога, застряв в ней, выкрутив щиколотку в сторону, и зажатая меж двумя соседними штырями нога сейчас представляла собою нечто похожее на переломленную ветку.

Темнота в глазах не расступилась всецело, и тело еще не подчинялось, как должно было бы; швы на лбу пронзило острой болью, а тьма взорвалась цветными звездами, когда Курт развернулся, сдернув ногу со щита и приподняв себя на одно колено. Помощник лежал в шаге чуть в стороне, держась порванной рукой за кровоточащее плечо, рыцарь по-прежнему не двигался, пребывая в мире ином временно или уже навеки, и лишь Ван Ален оставался на ногах, прижавшись спиною к перилам и держа меч перед собою. Оборотень замер напротив него, припав к полу, больше похожий сейчас на изготовившегося к прыжку кота.

Арбалет валялся в трех шагах, до бешенства близко, но недоступно, собственный клинок отлетел далеко прочь, из разбросанного под ногами железного лома ничего, что способно было бы стать мало-мальски годным метательным оружием, не имелось, и лишь теперь, лишь в этот момент пришла мысль о том, что победы, скорее всего, ждать не стоит. В одиночку охотник не справится с этим реликтумом незапамятных времен, чьи предки, в точности такие же, как он, наверняка сталкивались с противниками и посерьезней, нежели слабый человек без когтей и клыков, вооруженный лишь куском металла. На то, чтобы одолеть его, у зверя уйдет не более нескольких секунд, а уж на то, чтобы покончить с остальными, и того меньше. И, как это, судя по всему, всегда бывало прежде, не останется в живых никого, кто мог бы рассказать о том, что же произошло в одиноком трактире у дороги…

Когда оборотень прыгнул, навстречу ему выбросилось острие железного меча; тот извернулся в воздухе, пропустив удар мимо, и ударил сам — как-то совершенно не по-звериному, как мог бы ударить человек, лапой по запястью. На светлое дерево перил брызнула рубиновая россыпь, и отлетевший клинок, с глухим звоном ударившись о стену, отлетел в сторону, приземлившись в шаге от Курта. Волк развернулся к Ван Алену, схватив зубами воздух — охотник, опершись о перила, подпрыгнул, перемахнув через деревянный брус и перебросив себя на лестницу. Зверь бросился следом, в один невероятный прыжок преодолев преграду и повалив человека на ступени.

Тот рванулся, упершись ногой в перекладину перил, однако подняться не успел; широкая лапа вперилась в плечо, и тяжелая бурая туша навалилась сверху, не давая шевельнуться. Разверстая пасть, источающая вязкую слюну, нависла над самым лицом, и зубы сомкнулись опять, снова поймав пустоту — Ван Ален, ухватившись обеими руками за косматое горло, стиснул пальцы, пытаясь зажать в кулаках кадык. Густая шерсть собралась в комок, мешая добраться до горла, и напрягшиеся руки дрогнули, когда зверь напружинился, пытаясь переломить последнее бессмысленное сопротивление обреченного человека…