Мне не было слышно, что они говорили. Я смотрела на человека с лицом кошки и старалась понять, правда ли, что он очень-очень медленно движется, и еще я слушала, как в моей голове дудит труба: ту-ру-ру.
Мы сели у камня, и я стала петь для Дейзи ля-ля-ля под звуки трубы в моей голове ту-ру-ру.
Ляляляляляляля.
Ляляля.
Потом мама и папа подошли к нам и сказали, что мы едем домой. Но вечер был и правда очень хороший. Мамины глаза были совсем красные. И у нее был забавный вид, прямо как у леди в телевизоре.
Дейзи сказала уа. Я ей сказала да, это то же самое, что уа. Мы сели обратно в машину.
По дороге домой никто ничего не говорил. А сестренка спала.
На обочине мы видели мертвое животное, которое кто-то сбил машиной. Папа сказал, это белый олень. А я подумала, что это единорог, но мама сказала, единорогов не убивают, а я думаю, она меня снова обманывает, как это делают все взрослые.
Когда мы приехали в Сумерки, я спросила, если рассказать кому-то о своем желании, оно правда уже не сбудется?
О каком желании, спросил папа.
Ну, о том, какое на день рождения загадывают. Когда свечи задувают.
Он сказал, желания никогда не сбываются, независимо от того, говоришь ты о них или нет. Желания, сказал он, разве можно в это верить.
Я спросила маму, и она сказала, что бы твой папа ни говорил, ты его слушай, и сказала это холодным тоном, каким всегда говорит, когда хочет меня отослать, называя при этом полным именем.
Потом я тоже заснула.
А когда мы приехали домой, было утро, и я больше не хочу ехать на край света. И прежде чем выйти из машины, пока мама относила Дейзидейзи в дом, я крепко зажмурила глаза, чтобы совсем ничего не видеть, и пожелала пожелала пожелала. Я пожелала, чтобы мы поехали в Понипарк. Я пожелала, чтобы мы больше никогда никуда не ездили. И я пожелала стать кем-нибудь еще.
Пожелала.
Жил-был старик, кожу которого солнце пустыни сожгло дочерна,
И он говорил: молод когда был,
штормом его унесло от его каравана,
что специи вез, и он шел чрез пески и скалы, шел день и ночь,
встречая лишь маленьких ящериц и сурикатов.
И на третий день вышел он к городу сплошь из палаток,
из шелковых ярких шатров. В самый большой,
алого шелка шатер позвала его женщина.
Жажду свою он запил охлажденным шербетом,
возлежа на подушках, ее же алые губы в бровь его целовали.
Танец живота исполняли танцовщицы, лица сокрыты вуалью,
глаза словно омуты, пурпур шелков, и в перстнях золотых.
Он жадно смотрел, пока слуги еду подносили,
все, что угодно душе, — и подавали вино:
белое, как шелк, и красное, как грех.
Когда изнутри согрело вино все его члены, ударило в голову,
резко вскочил он,
встал в центре круга, и танцевал, притопывал
и кружился,
вместе плясали они, а после
выбрал красивейшую из танцовщиц, обнял в поцелуе.
Но губы вдруг ощутили иссушенный пустыней череп.
Тут оказалось, танцуют вокруг скелеты,
и он понял: тот странный город —
сплошной песок, что с тихим шорохом
пересыпается в пальцах, и вздрогнул, уткнувшись в бурнус,
и зарыдал, и больше не слышал
тех барабанов, что ритм отбивали.
Проснувшись, продолжил старик, он обнаружил,
что нет перед ним
ни яств, ни шатра, ни женщин.
Лишь синее небо и солнце, что жгло его кожу.
То было давненько.
Он выжил, и вот теперь беззубо смеялся, и говорил,
что видел потом тот город, те шатры,
они колыхались в дымке.
Спросил я, может, мираж. Он кивнул. Иль мечта?
Он снова кивнул, да, мечта, но мечта не его — пустыни.
А потом добавил,
что через год примерно, когда наживется, уйдет,
уйдет он в тот город на горизонте. Тогда-то, мол, точно
уже навсегда там останусь.
На предплечье у него было тату, маленькое сердечко, синее с красным. А под ним — розовая полоска, след от вытравленого имени.
Он медленно лизал ее левый сосок, а правая рука ласкала ее шею сзади.
— Что-то не так? — спросила она.
Он посмотрел на нее.
— Что ты имеешь в виду?
— У тебя такой вид… Не знаю. Как будто ты сейчас не здесь, — сказала она. — О… как приятно. Мне очень приятно.
Они были в номере гостиницы. В ее номере. Ему было известно, кто она, он узнал ее с первого взгляда, но он не должен был называть ее по имени.
Он приподнял голову, чтобы заглянуть ей в глаза, провел рукой по ее груди. Они оба были по пояс голыми. На ней была шелковая юбка; на нем — голубые джинсы.
— Ну? — спросила она.
Он приблизил губы к ее губам и поцеловал. Языки переплелись. Она вздохнула и отстранилась.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу