Андрей Павлухин: Апофеоз синего будильника

Но в душе он по-прежнему был панком Федотом, грязным последователем Кобэйна. Внешне респектабельный гражданин Лимонов управлял производственным процессом, договаривался с торговыми сетями о поставках хлебобулок, путешествовал по цехам, проверяя качество теста. Существовал также иной Федот — завсегдатай квартирных концертов, подвалов и помоек, носитель вонючих носков, шипованых «гриндерсов», кожаной куртки-косухи и прочих атрибутов нелегкой панковской культуры.

По воскресеньям Федот устраивал акции сожжения. Закупал в райцентре партию пиратской аудиопродукции попсового содержания и вдохновенно погружал в пламя справедливости. Действо разворачивалось во дворе директорского дома, отличалось зрелищностью и диким накалом страстей. Федот разводил на гранитных плитах костер и по очереди скармливал Красному Петуху признанные общественностью интеллектуальные шедевры «Руки вверх!», Алсу, Филиппа Киркорова и ДеЦла, Надежды Бабкиной и прочих миксеров-фасовщиков народного опиума. Подтягивались малочисленные, закаленные в уличных боях братья по разуму, приносили ненавистные кассеты и диски, приобщаясь к обряду очищения. Мир светлел, и жизнь становилась легче.

Постепенно к рациону Красного Петуха прибавлялись новые ингредиенты: постеры, дешевые глянцевые журнальчики, афиши, сорванные с городских стен и заборов. Кто-то приносил водку, пиво, ганджу, круг посвященных расширялся, обряд посещали сатанисты, кислотники, порой заглядывали на огонек заезжие «свядомыя» барды, говорили о Белостоке и дерьмовой жизни.

Однажды среди собравшихся Федот приметил странного типа. Он был схож с умывальником невероятно древней конструкции, и если бы Федот читал в детстве сказки, а не баловался с какашками, то знал бы, что перед ним — Мойдодыр. Как занесло блюстителя чистоты в мерзкое панковское общество одному Будде известно, но он там был. Факт есть факт, как говаривал товарищ Берия. Федот не особо удивился внешности собеседника. Будучи под кайфом, он проникся идеей родства с изнанкой вселенной и осознал, что его вновь обретенный друг — гость из параллельного слоя реальности. А, осознав, ощутил непреодолимое желание подарить Мойдодыру старую пишущую машинку и тем самым предоставить ему уникальную возможность воздействовать на незрелые обывательские умы — посредством отпечатанных и распространенных листовок.

Осень сменяла весну, а лето иногда колосилось зимой.

Крестьяне сажали яровые, косили кукурузу.

На хлебозаводе зрели ростки чуждых форм жизни…

Федот испытывал острое, хроническое раздвоение личности. Директор Лимонов не подозревал о своем втором «я», панк Федот не догадывался о хлебобулочной ипостаси и никак не мог взять в толк, откуда берутся деньги на пиво. Лимонов чувствовал, что кроме него в доме живет еще некто. Этот некто занимал комнату на втором этаже, с отдельным входом и открытой летней террасой. Дверь, ведущая в лимоновский сектор, была надежно заколочена. Федот думал, что комнату он снимает, но за какие средства — вот вопрос. Панк не работал, принципиально бунтуя против системы. Хозяина он никогда не видел. Таинственные потусторонние силы, как уже говорилось выше, снабжали его презренным металлом, едой и информацией, содержащейся в виде записок на листках, выдранных из ежедневника. Похоже, владелец имения — человек серьезный, деловой, решил Федот.

Очередная записка гласила: «Заплатить за газ».

Федот не пользовался газом. В его комнате стояла электрическая плитка, на которой он грел воду для «роллтонов» и жарил яичницу на чугунной, замызганной кетчупом сковороде. Несмотря на это, предписания владельца требовалось соблюдать.

Он нехотя натянул драные черные джинсы с увесистой цепью на поясе, черную же байку со знаком анархии, недельной давности носки и любимые «гриндерсы». Пошел в банк и заплатил по счетам (деньги, как всегда, лежали в тумбочке, которую Федот окрестил Вратами).

На обратном пути он приобрел с десяток попсовых дисков и один коробок спичек. К обряду следовало готовиться заранее.

Вечером следующего дня, помолившись Заратустре (молитва являлась, по сути, римейком «Отче наш»), Федот возжег погребальный огонь. К нему забрел растаман Джаджа, некогда медбрат Олег, подкинул в пламя кассету «Союз-24» с «лучшими и новыми хитами», протянул Федоту косяк:

— Воскурим, брат.

— Воскурим.

Джаджа носил традиционные дредды и цветастую вязаную шапочку, бриджи, выгоревшие на солнце (некогда зеленые) и майку с портретом комманданте.