Юлия Григорьева - Семиречье [трилогия - СИ]

— И девка с вами, да еще в мужском платье, — снова заговорил рыжий.

— Моя жена, — Радмир по-хозяйски положил руку на плечо Белаве. — В чем хочу, в том и ездит.

Девушка поперхнулась, но под грозным взглядом учителя промолчала. А Радмир совсем уж вольготно развалился и с непередаваемой наглостью обратился к ней:

— Хлебай давай, не останавливайся, — а потом мужикам. — Бабе волю давать нельзя, — и сжал кулак, — вот она у меня где.

— Это да, — уважительно закивал о двое мужиков, что были за столом. — Этим кикиморам только волю дай, они на голову сядут.

— Я свою кажный пятый день недели секу для острастки, — доверительно сообщил рыжий. — Она знает и ужо сама вожжи несет. Пять ударов за кажный день.

— А куда еще два дня деваются? — полюбопытствовал белобрысый.

— Так на шестой лечится, а на седьмой грех пороть-то, баба тоже тварь живая, пущай отдыхает.

— Мудро, — серьезно закивал Радмир и еле успел убрать ногу, на которую почти опустился каблук белавиного сапога.

— А я свою жену люблю, — заговорил молчавший до этого мужик с соломенными волосами. — Золото, а не баба. Слова поперек не скажет, всегда улыбается, а уж как обнимет руками своими ласковыми, — и он мечтательно заулыбался.

— Не-е, так с бабами нельзя, — снова заговорил рыжий. — Выпорешь и как шелковая. Ты свою тоже пороть попробуй, — посоветовал он воину-страннику.

— А то, — одобрительно закивал тот. — Ценный совет.

Белава покраснела и заерзала.

— Хлебай давай, — с ленцой бросил ей Радмир, и Дарей срочно вышел из-за стола, пряча от всех свое лицо.

— А это кто с вами? — поинтересовался белобрысый.

— Дядька ейный, — ответил воин. — С нами едет, дела у него в Полянии.

— А вы чего туда едите? С молодой женой надо ентим дело заниматься, пока хозяйством не затюкана. Ух, и горячи молодые жены, — скабрезно осклабился рыжий.

— Вот туда и едем ентим делом заниматься, — похабно заржал Радмир. — Дом хочу там поставить. Говорят, земли хорошие есть. Вот на новом месте, да как в первый раз, — подмигнул он мужикам.

Ну все… Белава расправила плечи, подняла было голову, но тут же услышала:

— Хлебай давай, — и в противовес тону нежное касание, и она опять склонила голову, но тут же посмотрела на него:

— Миленький, я уж схлебала все, дозволь к дяденьке выйти. Вдруг плохо ему. Болезный он у меня, сам знаешь. Животом может опять мается.

— И то дело, погляди, — покровительственно ответил «грозный супруг», и девушка быстро направилась к выходу.

— Хороший ты мужик, давай медовухи выпьем, — услышала она голос рыжего.

— Отчего же с добрыми людьми и не выпить, — вальяжно согласился воин.

Учителя она нашла за постоялым двором. Был он красный, в глазах стояли слезы.

— Что с вами… дяденька? — заботливо спросила Белава, и он согнулся в новом приступе смеха.

— Как сбежала-то от своего «мужа»? — спросил он отсмеявшись.

— Сказала, что пойду болезного дяденьку гляну, — ответила ученица и тоже засмеялась.

— Та-ак, — чародей сурово посмотрел на нее, но не выдержал и снова засмеялся. — Как ты выдержала-то? Я боялся, что ты сорвешься.

— Еле усидела, — призналась она и тут же взмолилась. — Дайте мне те капельки от запора, я ему в медовуху подолью, пожалуйста. — и для верности преданно в глаза посмотрела. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

— Нет, — не поддался Дарей. — Все верно Радмир делает, терпи. Потом найдешь, чем отомстить, — и опять его плечи затряслись от беззвучного смеха.

Белава засопела и пошла обратно. Дарей последовал за ней, наконец взяв себя в руки. В трапезной шло веселое гульбище. Поднимались чарки, кричались тосты за добрых молодцев, и чтоб всем бабам провалиться. Только мужик с соломенными волосами спокойно доел и ушел от них отдыхать. На него махнули руками, решив, что пропащая душа. Затем сотрапезники перевели взгляд на вошедшую Белаву.

— А женка-то у тебя красы неписанной, — похвалил белобрысый.

— Только тощая больно, — покачал головой рыжий.

— Вот и я говорю, палка-палкой, — горячо согласился Радмир. — Я ей говорю — хлебай, а она морду воротит.

— Обязательно выпори, — ткнул в девушку пальцем рыжий.

— Еще как выпорю, — кивал воин, а Белава вдруг поняла, это предел.

Дарей взглянул на лицо ученицы и вдруг пожалел старого товарища. «Здесь зельем от запора не закончится», — с тоской подумал он.

— Зятек дорогой, — обратился он к «новому родственнику». — Дозволь племяшке моей в комнату свою удалиться, устала она с дороги-то.