Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)

Через несколько минут она снова шла по улице. Эту часть города каким-то чудом не задели взрывы, здесь ещё сохранились дороги. На дрожащих, слабых, как будто чужих ногах она шла так быстро, как только могла. Чутьё кричало, вопило: впереди оборотни, много оборотней, безумно много оборотней. Впереди Кривой Коготь. Впереди ратуша, впереди люди, впереди Рэйварго и Октай…

Вой десятков глоток всё приближался, но, сколько Веглао ни напрягала слух, она не могла расслышать ни выстрелов, ни человеческих голосов. Волосы от ужаса шевелились и приподнимались у корней, из-за ушей по шее вниз струился испуганный пот. Ведь не может же быть, чтобы все уже были мертвы. Она была без сознания полчаса, не дольше. Шла сюда примерно столько же времени. Кривой Коготь просто не успел бы довести дело до конца…

…Внизу, на дороге, среди дымящихся обломков и сломанных древесных сучьев лежали его мёртвые оборотни. Их тела уже стали человеческими, и Кривой Коготь мог бы принять их за павших дониретцев, если б не знал каждого из них в лицо. Он бесшумно шёл между ними, заглядывая в остекленевшие глаза, покрытые копотью лица, перешагивая через переломанные руки и ноги.

Тоска и гнев жгли его звериную душу. Ему хотелось вскинуть голову и завыть на луну, молить её о прощении за то, что проиграл сегодня. А то, что он проиграл, ему уже было ясно. То, ради чего они пришли в Донирет — склад оружия — уже погибло, и все эти жертвы напрасны. Весь цвет его воинства пал, и только его врождённое упрямство не позволяло ему сейчас же отдать оставшимся приказ отступать. Кривой Коготь прекрасно знал, где они сейчас — они снова и снова штурмуют ратушу, конечно. Ему не нужно было особых усилий, чтобы контролировать своих волков, просто он постоянно думал о том, что они нападают, и они нападали. Ненавистью и злобой к этим упрямым глупцам, так любящим свой чахлый городок, Кривой Коготь подписал смертный приговор для всех, кто пришёл сюда сегодня с ним. Оборотни один за другим падали, сражённые пулями и огнём, но это не могло заставить его отозвать их. Пусть они не получили того, чего хотели, но он всё равно не отступит. Он лично убьёт всех горожан, кто останется в живых — мужчин, женщин, мальчиков, девочек, — всех. Раз Донирет не пригодился ему, значит, надо уничтожить его окончательно, превратить в проклятое место, в город-призрак.

Среди мёртвых тел он заметил незнакомого юношу, лежащего неподалёку. Подойдя к нему, Кривой Коготь принюхался. Паренёк был оборотнем, и живым оборотнем, просто потерявшим сознание от ран. Но почему-то он был в человеческом, а не в волчьем обличье. Шерсть на загривке у Кривого Когтя поднялась дыбом. Он обошёл лежащего мальчишку, пристально вглядываясь в него. Что за чертовщина? Волк почувствовал, как к его недоумению примешивается что-то вроде страха.

Тут взгляд его упал на алюминиевую фляжку, лежащую рядом с рукой юноши. От удара крышечка фляжки отлетела и из горлышка вытекла небольшая лужица какой-то тёмной, как кофе, жидкости. Почему-то жидкость не впиталась в сухую дониретскую землю. Ничего не понимая, Кривой Коготь наклонился к лужице, дёргая чутким носом. Жидкость пахла… ничем. Даже запаха воды она не издавала. Сам не понимая, что делает, Кривой Коготь вдруг высунул язык и вылакал её всю. Тёплая и тягучая, она втекла ему в горло, и он замер, ожидая боли.

И боль началась. Острый гвоздь с размаху вонзился в сердце, и лапы оборотня подкосились. Он упал на землю, почти ничего не видя от ужаса и боли — впервые в жизни он превращался, как обычный вервольф, в мучениях. Теперь-то он взвыл во всю глотку и, захлебнувшись воем, уронил голову наземь. Следующий крик, вырвавшийся из его груди, был уже человеческим.

Веглао, услышавшая этот крик, уже бежала сюда. Под ноги ей попадались обломки деревьев, кирпичи, вылетевшие оконные рамы, куски домов, змеящиеся проволокой упавшие телеграфные столбы, трупы людей, трупы волков. Сначала она перелезала и перешагивала через них, потом перелетала, не чуя ног. Она спотыкалась и падала, раненую руку скручивала боль, кожа на локтях и коленях раздиралась в кровь. Она падала и поднималась снова, не чувствуя боли и усталости. Она не бежала — летела, и её несло нечто куда большее, чем её собственные силы.

Окружающие её цвета, пугающе яркие, сливались в разноцветные полосы. Не чувствуя боли в обожжённой руке, на которой несколько волдырей уже лопнули, она крепко сжала пистолет — она уже близко, и на этот раз не промахнётся, не имеет права промахнуться.