Татьяна Любушкина - В лабиринте миров

Я независимо фыркнула. Открыла рот, чтобы сказать что-то очень язвительное и… промолчала.

Мелка затопал по гладкому полу в комнату. Снова раздался щелчок, но свет не появился.

— Эй, что за дела?! — удивление Мелки росло.

Я прислонилась к стене, наблюдая за Мелкой.

— Пробки что-ли выбило…

Я почувствовала внезапное умиление. Надо же: пробки выбило… такое знакомое, домашнее выражение! Ни за что не услышать подобную фразу в других мирах.

От размеренных мыслей меня отвлёк Тотошка.

Чёрный, как ночь, он появился из-за угла, едва различимый в темноте.

Я почувствовала угрызения совести. Тотошка весь день просидел голодный, не считая утреннего завтрака. Но я знала аппетит своего питомца и была уверена, что сейчас услышу знакомый гневный вопль, в котором прожорливая тварь может выразить всё: гнев, обиду, презрение и требование получить законный ужин.

Тотошка молчал.

Он припал грудью к полу, подрагивая тонким хвостом. Огромные глаза светились, как пламя свечи.

— Тотошка, ты чего?

Я едва услышала собственный голос.

Тотошка мягко скользнул к моим ногам, и я разглядела блеск его клыков. Пасть Тотошки была оскалена, готовая вцепиться в глотку врагу и разорвать в клочья. Что могло вызвать такой гнев у маленького дракона? Неужели неполученный вовремя ужин?

Рука моя потянулась, чтобы успокоить злобную тварь, но мелькнувшая в тёмной комнате тень заставила насторожиться.

Я шагнула вперёд.

Сзади Мелка, на лестничной площадке разговаривал с Борисом Григорьевичем.

— Так у вас есть свет? Что за дела… ладно, позвоню электрику.

Я сделала ещё шаг. Тотошка беззвучно прыгнул к моим ногам. Голоса за спиной стали глухими, звучали, словно из-за закрытой двери.

Комната была пуста.

Большой прямоугольный диван белел в темноте светлой обшивкой. Журнальный стол: стеклянный и хрупкий на вид. Ковёр. Абажур. Больше в комнате ничего не было. И никого не было.

Я пересекла комнату и остановилась у окна.

Привычный вид. Улица. Машины. Дома… Люди: маленькие фигурки, деловито снующие в сумерках вечера.

Я отвернулась, и неприятное предчувствие холодком застряло в груди. Что-то не так…

Тотошка беззвучно ощерил пасть, на его клыках блеснула слюна (голову отдам на отсечение, что ядовитая!) Я снова посмотрела в окно. Привычный вид… Почему-то это словосочетание не давало мне покоя.

Тотошка заскрипел самым противным своим голоском, и неприятный холодок ледяной глыбой сжал моё сердце. Привычный вид?! Какой к ляду привычный вид?! По улице бродят гумсы, тролли и ангелы, летают призрачные дома и тёмные человеческие мысли. Где всё это?!

Я вцепилась в подоконник, разрывая на части, атомы и молекулы все преграды, мешающие мне видеть, но не смогла увидеть ничего. Ни одного существа не было под окнами Мелкиной квартиры. Они затаились. Спрятались. Провалились сквозь землю. Испугались? Чего?!

Темнота в комнате становилась гуще. Контуры предметов растворились в надвигающейся мгле. От пола к потолку поднялся чёрный плотный сгусток и раскололся надвое, принимая очертания человеческих фигур.

Тугой стрелой взметнулся лемантийский дракон, бесстрашно атакуя непрошенных гостей, и был тут же отброшен прочь. Даже не ударом. Взглядом бесстрастно холодных глаз. Где я видела эти лица? Мёртвые лица, карикатуры на живых людей…

«Девку задавило! Насмерть!!!»

Этот вопль назойливым маршем вертелся у меня в голове, пока тело яростно сопротивлялось нападению.

Меня погубила моя уверенность, рождённая в пещере То, что мне всё нипочём, любую силу я смогу отразить шутя. Это нападение не было шуткой.

Руки мои беспомощно рассекали воздух, ноги бестолково топтались на месте, а я получала удар за ударом. Точные, хлёсткие.

Где-то под ногами завывал Тотошка. Голос его был злобен и тонок, как плач. Мрак мешал двигаться, и я никак не могла проникнуть сквозь его вязкую густоту. Силы, покидали меня и движения становились всё более редкими. Последний удар повалил меня на пол, и из рассеченного лба в глаза мне хлынула кровь. На секунду мрак рассеялся, и я увидела бледное лицо Мелки и его беззвучно открытый рот.

Один из нападавших отвлёкся, следуя за моим взглядом, и тотчас лапа лемантийской твари мазнула по его лицу, вырывая глаз и половину щеки. Кровь чёрной лентой забила из изуродованного лица, а глаз красно-белым шариком, скатывался по груди, держась на тонкой нити: не то жилы, не то кожи…

Раненый не издал ни звука. Похоже, его мало заботил непоправимый изъян внешности.