Тимофей Печёрин: Темная жатва

Город располагался… а, вернее, теснился между двух стен: первая отделяла его от твердыни герцога Оттара, за второй же начинался Тракт Тысячи Ступеней. А еще — земли обрывов и скал, диких свирепых хищников и далеко не миролюбивых людей. Они также почитались за владения герцога Торнгардского… вот только подтверждать право на них его светлости приходилось очень уж часто. Причем, не королевскими грамотами, а сталью и кровью. И далеко не всегда успешно.

Громады стен и башен замка нависали над улицами Торнгарда подобно топору палача: столь же грозно, неумолимо… вот только ни один палач не мог позволить себе столь длительного промедления. Наоборот, постарался бы не затягивать себе работу…

Дома чуть ли не прижимались один к другому, особенно выпиравшими верхними этажами. И выглядели под стать замку: полностью каменные, массивные, с маленькими окошками и железными воротами; ни дать ни взять — маленькие крепости. И никаких башенок, черепицы или хотя бы крохотного садика; жителям северных гор определенно было не до красивостей.

И все же красота не обошла стороною и этот суровый край, она даже здесь смогла оставить свой след — на стенах, покрытых изморозью и оттого поблескивающих на солнце. Выглядел при этом город почти сказочно… однако и жестокая действительность не желала отступать. И постоянно напоминала о себе: то бездомными собаками, то обмороженными трупами нищих, то горожанами, не расстающимися с оружием. Не требовалось быть великим прозорливцем, чтобы понять, сколь трудна жизнь в Торнгарде; трудна как и ответ на вопрос, который обязательно должен был задать себе всякий, кто хоть немного узнал про этот город.

«Что заставило людей прийти и поселиться здесь?»

Ответ был столь сложен, сколь и прост: «кого как». Кого-то в Торнгард привела верность долгу и клятве, а кого-то — бегство от возмездия. Кто-то угодил во владения герцога Оттара в погоне за птицей удачи, а кто-то просто от безысходности шел куда глаза глядят. Иного манил блеск золота, добываемого в этих краях, ну а его соседа могла привести сюда несчастная любовь. Вариантов находилось много, правда же, в конечном счете, оказывалась одна: просто так никто никуда не ходит. Будь в их жизни все гладко, люди перебирались с места на место гораздо реже.

Так и те трое, что как раз двигались от замка к городским воротам: не совпадая ни в целях, ни в мотивах, они, тем не менее, шли вместе, в одну и ту же сторону… и отнюдь не туда, где, как принято говорить, «медом намазано». Об этих-то трех людях и пойдет речь.

Первым (не по положению, а лишь по упоминанию) был Йорм Змей — горец-изгнанник, незадачливый разбойник и узник, едва избежавший казни. А вернее сказать, променявший ее на столь же пугающую, но неизвестность. Которая, впрочем, как ни крути, оставляла место надежде, в то время как топор палача лишал оной безоговорочно.

С другой стороны, следовало отдать должное и герцогу, и вообще всем, кто был причастен к затее с так называемой милостью. Уведя Йорма с места казни, его во-первых, хорошенько накормили, а во-вторых (и вопреки заверениям Пустобреха) не стали донимать клятвами и посвящениями. Понимая, видимо, сколь бессмысленны подобные церемонии в отношении разбойника и отщепенца.

Взамен торжественной чепухи, Йорма сразу после завтрака познакомили с предстоящей миссией… ну и, разумеется, с другими ее участниками.

Первый из них, Лейв Краснобородый, вызывал у Змея если не симпатию, то хотя бы уважение. Высокий и могучий, несмотря на далеко не юный возраст, снаряженный на зависть даже воинам из замкового гарнизона — Лейв слыл верным соратником самому Оттару, за что и был пожалован им в рыцари. Впрочем, служение его светлости не принесло сэру Лейву ни имения, ни богатства: даже ночевать ему приходилось в казарме, добро хоть в отдельной комнате.

И, как ни странно, но самого рыцаря такое положение дел отнюдь не гнело. Герцога он чуть ли боготворил; стремление же к корысти и роскоши было совершенно чуждо его закаленной северными ветрами душе. Как, впрочем, и элементарная вежливость; первой фразой, обращенной к Йорму со стороны сэра Лейва стало: «не расслабляйся, дикарь — я за тобой слежу».

А вот другой из новоявленных соратников не понравился Змею с первых мгновений. Не понравился полностью: начиная с его жиденькой бороденки (этого позора любого мужчины) и заканчивая манерой говорить — снисходительной и заискивающей одновременно. Не обошел вниманьем Йорм и руки этого человека: испачканные чернилами и лишенные даже намека на мозоли. Но, как ни странно, именно на это недоразумение рода людского было возложено руководство миссией.