Тимофей Печёрин - Темная жатва

Когда наутро к одному из этих колодцев пожаловала первая баба с ведром, она еще не знала, чем эта вода обернется для нее очень скоро. Для нее самой — и для всего города.

Маленький городок на краю Ульвенфеста не имел даже названия. То есть, название-то, разумеется было… только вот едва ли интересовало хоть кого-то, включая даже самих его жителей. Городок не наносили на карты, ни разу не удостоили упоминания в летописях, да и просто проездом из других поселений и краев бывали в нем редко. Не особенно интересовался жизнью в тех краях и здешний люд, из-за чего слово «город» в их речи употреблялось не в общем, а в совершенно определенном смысле. Других городов для этих людей по большому счету не существовало.

Вместо стены городок опоясывало сооружение из бревен и кольев, этакий исполинский сруб. Да и городом это людское поселенье могло считаться поскольку постольку. От крупной деревни его отличали разве что дома в два-три этажа, принадлежавшие зажиточным семьям, да несколько лавочек и мастерских. Площадь и ратуша, впрочем, имелись тоже, чем давали местному управителю гордо именовать себя бургомистром. А не поселковым старостой, например.

Стража городка была малочисленной да и почти не востребованной: когда народу мало, и все друг друга знают, за порядком следить много лучше получается у соседей и родственников, чем у представителей власти. Не боялись… а, по большому счету, не задумывались местные жители и о вторжении извне. Маленький городок, обделенный богатством, и так и не сподобившийся дать стране хотя бы один знатный род — кому он такой нужен? И поэтому, когда захватчики все-таки подошли к срубу-стене, жители городка предпочли просто сразу открыть им ворота.

«Не тратя зря времени и крови!» — с натужной важностью провозгласил по этому поводу бургомистр. И изо всех сил пытался выглядеть достойно.

Впрочем, отряду чужаков следовало отдать должное. Захватчики не превратили свою, даром что бескровную, победу в разбойный загул — с неизбежными в таких случаях грабежами, сожженными домами и надругательством над горожанками. Как видно, командир их был строг и успел нимало поднатореть в пресечении подобного рода увеселений. Так что даже за еду, изъятую для отряда, неслыханное дело — было уплачено золотом. Его у воинов с синим как сумерки знаменем нашлось на удивление много.

Все, чего потребовали чужаки от жителей городка — это выдать им последователей темных культов. Выдать самим, дабы отряду не пришлось обыскивать каждый дом и, вдобавок, прибегать к допросам и пыткам. Ничего подобного удивительно милосердные захватчики очевидно не желали, и именно поэтому предложили такие условия. Ну а жители городка, само собой, приняли их с готовностью; некоторые даже с радостью. А заодно обеспечили себе зрелище: явление для городка столь же редкое, как и весточки из внешнего мира.

Пособников темных культов нашлось аж шесть человек — подозрительно много для тихого городка, населенного менее чем тысячей душ. Но никого сей факт не смутил; как говорят в народе: «в тихом болоте чудища водятся».

Теперь все шестеро демонопоклонников стояли на площади, на возведенном наспех помосте перед срочно же изготовленными виселицами. Стояли под охраной нескольких воинов из отряда захватчиков, и окруженные толпой горожан: прежних приятелей, соседей и знакомых.

Первыми приволокли на расправу двух белокурых красавиц-близняшек. Добрую половину мужчин городка они очаровали не иначе как колдовством, дарованным Искусителем. За ними настал черед звездочета, некогда уехавшего сюда от столичной суеты. Какому именно из Темных Владык служил сей подозрительный человек, не мог сказать никто, однако любовь его к ночи, к ночным бодрствованиям и странным словам не могла не вызвать подозрения соседей.

Словно кур во щи угодила на расправу и местная травница, намедни сгубившая чье-то дитя. Вместо исцеления от хвори, ее снадобье принесло несчастному ребенку смерть — да, вдобавок, мучительную, что как раз по нраву Тлетворному. Не остался незамеченным и матерый охотник, за кружкой пива любивший хвалиться, что его стрелы и лезвие ножа «окроплены кровью сотни разных зверей». Как следовало понимать подобную похвальбу, если не прославление Кроворукого? Да и само занятие охотника, слишком любимое им.

Наконец, не смогли подозрительные горожане пройти мимо жирного ростовщика, коему в городке не были должны, наверное, разве что дети. Ему приписали не что иное как служение Ненасытному, а на казнь приволокли с облегчением и плохо скрываемой радостью. Теперь ростовщик, еще вчера полагавший себя хозяином жизни, стоял на помосте на трясущихся ногах и с бледным, покрытым испариной, лицом поглядывал то на толпу, то на виселицу.