Тэд Уильямс - Скала прощания

Кого она боится? — с недоумением подумал Саймон. Джирики? Бинабик ведь говорил, что кануки и ситхи всегда ладили между собой — более или менее.

Но тут он увидел себя ее глазами: вдвое выше троллей, рыжеволосый, заросший — лицо его покрыла первая юношеская борода, — тощий как жердь, хотя этого она заметить не могла, поскольку он был закутан в одеяло. Какую разницу могли жители Йиканука уловить между ним и ненавистными им риммерами? Разве люди Слудига не воевали с троллями веками?

— Выпей это, Сеоман, — сказал Джирики, наливая из котелка какой-то дымящийся напиток. — Здесь есть для тебя чашка.

Саймон протянул руку.

— Снова суп?

— Кануки называют это ака, или, по-вашему, чай.

— Чай! — он схватил чашку. Юдит, хозяйка кухни в Хейхолте, очень любила чай. По окончании долгого рабочего дня она часто усаживалась с огромной кружкой этого напитка, и кухня наполнялась ароматами трав, собранных на Южных островах. Когда она бывала в хорошем настроении, она и Саймону давала попробовать. Боже! Как ему хочется домой!

— Никогда не думал… — начал он, отхлебывая, но тут же выплюнул жидкость, поперхнувшись. — Что это? — спросил он полузадушенно. — Это не чай!

Может быть Джирики и улыбнулся, но за краем чашки, из которой он медленно потягивал напиток, было не разглядеть.

— Конечно это чай, — сказал ситхи. — Кануки используют иные травы, чем вы, судходайя. Иначе и быть не может, раз их торговля с вами так ограничена.

Саймон вытер губы, не скрывая отвращения.

— Но он соленый. — Он снова с гримасой понюхал чашку. Ситхи кивнул и сделал еще глоток.

— В него кладут соль, и масло к тому же.

— Масло?!

— Сколь удивительны потомки Мезумииру, — сказал Джирики нараспев, — бесконечна их изобретательность.

Саймон с отвращением поставил чашку.

— Масло. Ну и дела, клянусь Узирисом, сыном Божьим!

Джирики спокойно допил чай. Упоминание о богине луны Мезумииру снова вернуло Саймона к мысли о друге-тролле, который однажды ночью в лесу спел ему песню о лунной женщине. Настроение испортилось.

— Так как же помочь Бинабику? — спросил Саймон. — Как?

Джирики поднял свои спокойные кошачьи глаза.

— Мы сможем завтра о нем поговорить. Я еще не знаю, в чем его обвиняют. Очень немногие кануки могут объясняться на других языках. Твой друг — счастливое исключение среди троллей, а я не очень силен в их наречии. Кроме того, мне не хочется передавать их соображения посторонним.

— А что будет завтра? — спросил Саймон, снова опускаясь на ложе. В голове у него стучало. Ну что же делать с этой проклятой слабостью?

— Будет… суд, я полагаю. Суд, на котором правители кануков слушают споры и выносят решения.

— И мы выступим в защиту Бинабика?

— Нет, Сеоман, не совсем так, — мягко сказал Джирики. Легкая тень пробежала по его треугольному лицу. — Мы отправляемся туда, потому что ты встретился с Горным драконом… и остался жив. Правители Йиканука хотят тебя видеть. Не сомневаюсь, что преступления твоего друга будут также оглашены перед всем народом. Теперь отдыхай. Завтра тебе понадобятся силы.

Джирики встал и странным движением расправил свое необычайно гибкое и стройное тело. Его янтарные глаза были устремлены, казалось, в бесконечность. По телу Саймона пробежала сильная дрожь, и на него накатилась крайняя усталость.

Дракон! — думал он словно в забытье, не то недоумевая, не то ужасаясь. Он видел дракона! Он, Саймон, презренный и никчемный мечтатель, замахнулся мечом на дракона и остался в живых, хоть и был ошпарен его кипящей кровью. Как в сказке!

Он взглянул на темно поблескивающий меч Торн, который лежал у стены, едва прикрытый чем-то. Лежал в ожидании, как прекрасная смертоносная змея. Даже Джирики, казалось, не хотел ни прикасаться к нему, ни говорить о нем. Ситхи отказывался отвечать на расспросы Саймона о том, что за магические силы могли, подобно крови, наполнять клинок Камариса. Окоченевшими пальцами Саймон прикоснулся к болезненному шраму на лице. Как простой кухонный мальчишка посмел поднять такое могучее оружие?

Закрыв глаза, он почувствовал, что огромный чуждый мир медленно вращается под ним. Он слышал, как Джирики прошел через пещеру к входу, как прошелестел полог, приподнятый им, и сон поглотил его.

И снова перед ним проплывало лицо маленькой темноволосой девочки. Серьезные глаза на детском лице казались старыми и глубокими, как кладбищенский колодец. По-видимому, она что-то хотела сказать ему: рот ее беззвучно двигался, и сквозь зыбкую атмосферу сна он на мгновение уловил звук ее голоса.