Тэд Уильямс: Война Цветов

Поместье же по-прежнему стоит среди лесистых холмов Ардена. Окружающие его земли возделываются уже не так тщательно, как в былые дни, но тем не менее остаются зелеными, обильными и, что еще важнее, достаточно обширными, чтобы обеспечить месту должное уединение.

Обитателей в усадьбе теперь в три или четыре раза больше, чем при прежних владельцах. Заведующий, мастер Медуница, маленький и щегольски одетый (его рудиментарные крылья, вопреки всем пластическим операциям, постоянно отрастают, и он вынужден скрывать их под костюмом с подбитыми плечами), утверждает, что он руководит скорее поселком, чем обычным домом. Кроме постоянных жильцов, здесь имеется несколько десятков персонала, в который входят повара, горничные, уборщицы и садовники, не говоря уже о медсестрах и санитарах. Из врачей на дежурстве постоянно находятся два алиениста и квалифицированный хирург, прочих же специалистов можно вызвать немедленно в случае необходимости, часто возникающей во время полнолуния.

В таком большом лечебном учреждении с впечатляющим списком беспокойных, а иногда и опасных пациентов (проблемы с тенью, спонтанное чародейство, инфекционные галлюцинации и случаи неконтролируемых превращений) наиболее примечательная больная кажется до странности тихой и безобидной. У нее собственные апартаменты в южном крыле благодаря попечению знатного и могущественного семейства (которое, если не считать редких посещений ее брата, не желает иметь с ней больше ничего общего), но с тем же успехом она могла бы прозябать в придорожной канаве, поскольку окружающей ее роскоши совершенно не замечает. Солнце каждое утро заглядывает в ее комнаты, но она не смотрит на окна. Каждое утро ее поднимают с постели, куда уложили накануне вечером, умывают и одевают, словно мертвое тело, которое готовят к погребению. День за днем, если погода позволяет, ее усаживают в кресло — задача нелегкая даже для самых сильных санитаров, ибо больная, несмотря на хрупкость, отличается высоким ростом, длинными конечностями и беспомощна, как тряпичная кукла, — и вывозят в сад.

Она сидит там, глядя прямо перед собой, с аккуратно уложенными на коленях руками, с лицом красивым, но бессмысленным, как колокол без языка, пока кто-нибудь снова не придет за ней.

Однажды во время одного из отключений энергии, частота которых в городе и его окрестностях с недавних пор вызывает тревогу, о ней забыли. Ночная сиделка, увидев пустую кровать, пошла искать пациентку и нашла ее все на том же кресле в саду, с устремленным в никуда взором, в промокшем от росы платье и с мурашками на молочно-белой коже.

Мастер Медуница очень расстроился тогда, не столько из-за жалости — личности с натурой администратора затруднительно испытывать жалость к той, в ком жизни не больше, чем в восковой фигуре, — сколько из страха, что семья пациентки узнает об этом упущении и заберет ее из «Циннии», лишив лечебницу значительной доли доходов. Двух сестер уволили, ночному санитару вынесли строгий выговор, однако на больной проведенная в саду ночь сколько-нибудь заметным образом не отразилась.

Ее имя, согласно записи в истории болезни, было Эрефина, но Медуница не допускал никакой фамильярности в отношениях между персоналом и пациентами, или «гостями», как он выражался, особенно когда дело касалось «гостей» из знатных домов — какими бы интимными эти отношения ни являлись и каким бы малоприятным ни был сам пациент. В лицо, в это пустое лицо, которому оживление придало бы редкую красоту, больную именовали исключительно «леди Примула» или «миледи». Уважительные слова и прикосновения заботливых рук, судя по всему, значили для нее не больше, чем ночная роса. Если бы и она, и ее служители были смертными, они могли бы между собой потихоньку называть ее бездушной, но эльфы не претендуют на обладание душой — если у них и есть нечто такое, то они об этом не знают.

Сестры и сиделки «Циннии», многие из которых беззастенчиво носили крылья и с полной несознательностью верили в старые сказки, были уверены, что у их недвижимой, безмолвной подопечной, такой красивой и лишенной какой бы то ни было жизни, есть своя история, темная, романтическая, с трагическим оттенком — но если администратор или кто-нибудь еще эту историю знал, для других она оставалась тайной. За мятным чаем, между сплетнями о наплечниках мастера Медуницы и гадких наклонностях близнецов Пиретрум, они называли ее «Тихой Девой-Примулой» и пытались разгадать, что же довело ее до столь ужасного состояния, но и самые смелые догадки даже отдаленно не приближались к истине.