Маргарет Уэйс - Драконы осенних сумерек

И, углубившись в воспоминания, старик бормотал себе под нос, пока караван не остановился на дневку.

Рейстлин страдал телесно, Стурм – духовно, но, пожалуй, всех острее прочувствовал четырехдневное заключение Тассельхоф.

Страшнейшая пытка, которую можно учинить над кендером, – это запереть его в четырех стенах. Зато с точки зрения иных рас самое худшее, что может случиться с кем-либо, – это оказаться взаперти вместе с кендером. К концу третьих суток его беспрерывной болтовни, шуточек и всевозможных хохм спутники с радостью променяли бы общество Тассельхофа на тихий и мирный часок висения на дыбе, – по крайней мере, так всерьез утверждал Флинт. Когда наконец даже Золотая Луна потеряла терпение и едва не наградила кендера оплеухой, Танис отослал Таса в заднюю часть повозки. Несчастный кендер свесил ноги между прутьями, прижался к решетке и подумал, что, видно, пришел его смертный час. Никогда в жизни ему еще не было так скучно.

С появлением Фисбена дело, казалось, стало налаживаться, но и тут Тасу не повезло: Танис заставил его вернуть все, что так или иначе перекочевало в его кошель из сумок старого мага. Находясь на грани отчаяния, Тассельхоф неожиданно обнаружил новое развлечение.

Сестан, овражный гном!

Друзья наблюдали за ним, в общем, с жалостливой насмешкой. Тоэд гонял овражного гнома в три шеи и издевался над ним, как хотел. Всю ночь бедолага сновал туда и сюда с поручениями – от Тоэда, следовавшего в голове каравана, к вожаку хобгоблинов, шедших в хвосте, и обратно. Он носил Младшему Командиру еду из повозки с припасами, поил, кормил и чистил пони Младшего Командира и выполнял всякую иную тяжелую и грязную работу, которую изобретал для него Младший Командир. Тоэд сбивал его с ног зуботычинами самое меньшее по три раза на дню, дракониды унижали его, хобгоблины отнимали еду. Даже лоси лягали его, когда он пробегал мимо. Он выносил все это с мрачной решимостью, снискавшей ему невольные симпатии друзей.

Кончилось тем, что Сестан стал искать их общества – конечно, когда не был чем-либо занят. Танис, стремившийся разузнать побольше о Пакс Таркасе, расспрашивал гнома о его родине и о том, каким образом он оказался в услужении у Тоэда. Историю эту Сестан рассказывал в течение целого дня, и еще день потребовался спутникам, чтобы толком в ней разобраться, поскольку Сестан обычно начинал с середины, потом перескакивал к началу.

Выяснилось следующее. Сестан был из племени овражных гномов, обитавшего в холмах близ Пакс Таркаса. Затем появился со своими драконидами Повелитель Верминаард и захватил железные рудники – ему требовалось стальное оружие для войск.

– Большой огонь. Весь день, весь ночь. Плохой запах! – Сестан сморщил нос. – Наша заставляй дроби камни. Весь день, весь ночь. Моя хороший работа на кухня… – лицо его на миг просветлело, – моя подавай суп. Горячий, очень горячий суп. – И Сестан вновь помрачнел: – Моя проливай суп. Горячий суп очень быстро накаляй латы. Повелитель Верминаард неделя спи на спина… – Сестан вздохнул. – Моя уходи Младший Командир. Моя добровольно…

– А не попробовать ли нам прикрыть эту лавочку? Рудник, я имею в виду? – предложил Карамон.

– Это мысль, – задумался Танис. – Сколько драконидов Повелитель Верминаард приставил стеречь рудник?

– Два! – сказал Сестан и поднял десять коротких пальцев.

Танис вздохнул: ему доводилось уже слышать подобное. Сестан глядел на него с надеждой:

– Потом там всего два дракон…

– Два дракона! – Танис не поверил своим ушам.

– Не больше два.

Карамон застонал и оперся спиной о решетку. После Кзак Царота он немало размышлял о возможном бое с драконами. Вместе со Стурмом они припомнили все легенды о Хуме – единственном на памяти человечества, кто дрался с ними и побеждал. Увы, сказания о Хуме прежде не принимались всерьез почти никем, кроме Соламнийских Рыцарей (за что над ними потешался весь остальной мир), и потому многое было искажено, а то и вовсе утрачено.

– Рыцарь, исполненный чести и мужества, воззвавший к Богам и выковавший необоримое Копье… – пробормотал Карамон, поглядывая на Стурма, спавшего на забросанном соломой полу их тюрьмы.

– Копье? – Фисбен всхрапнул и открыл глаза. – Копье? Кто здесь говорит о Копье?

– Мой брат, – с невеселой улыбкой прошептал Рейстлин. – Вспоминает Песнь. Похоже, они с рыцарем не на шутку увлеклись детскими сказками, начавшими вдруг оживать…