Маргарет Уэйс - Драконы осенних сумерек

– Нет, маленькая. Спасибо. – И Рейстлин поднялся. Бупу окинула его скорбным взглядом, а потом, замирая от сознания собственной дерзости, схватила его руку и быстро поцеловала. Отвернулась, опустила голову и громко, горестно всхлипнула.

Рейстлин шагнул вперед и опустил ладонь на ее голову. «О Величайший, – воззвал он мысленно. – Если мне действительно дарована хоть какая-то сила… сила, о которой и сам я не подозреваю… сделай так, чтобы маленькая Бупу прожила жизнь спокойно и счастливо…»

– Прощай, Бупу, – сказал он тихо.

Она в последний раз оглянулась – преданно, с обожанием. И помчалась прочь со всей быстротой, на какую только были способны ее короткие ножки.

– Что тут за шум? – спросил подошедший Флинт. Заметил Бупу, бегущую прочь, и кивнул: – Ага, так ты наконец отделался от замарашки?

Рейстлин ничего не ответил, только посмотрел на гнома с такой злобой, что тот счел за благо поспешно отойти в сторону.

Маг любовался волшебной книгой, не решаясь выпустить ее из рук. Его так и подмывало скорее раскрыть ее и обозреть доставшиеся ему сокровища… однако он знал – минуют долгие недели поисков и труда, прежде чем он сможет хотя бы прочесть новые заклинания, не говоря уж о том, чтобы ими пользоваться. Но его труд будет вознагражден сторицей: новые заклинания принесут с собой новую силу!.. Рейстлин прижал книгу к груди и счастливо, с молчаливым восторгом вздохнул. Потом убрал ее в сумку, положив рядом со своей собственной книгой заклятий. Остальные скоро проснутся; пусть-ка поломают голову, гадая, где он ее раздобыл.

Рейстлин поднялся, глядя на запад, – небо над его родиной светлело, разгораясь светом нового дня… Вдруг он замер. А потом, выронив сумку, подбежал к спящему полуэльфу и опустился подле него на колени.

– Танис! – прошипел он. – Проснись!

Танис проснулся, инстинктивно ища рукоять кинжала:

– Какой…

Рейстлин молча указал на запад.

Танис вгляделся, моргая спросонок. С горы, у вершины которой они ночевали, открывался величественный вид. Было видно, как леса, тянувшиеся вдаль, сменяло зеленое море Равнин. И там, за дальней границей Равнин…

– Нет! – задохнулся Танис и схватил мага за плечи. – Не может быть!..

Утреннее небо подпирали столбы дыма.

– Да, – прошептал Рейстлин. – Это горит Утеха.

Отжав тряпку, Тика тупо уставилась на грязную воду, плескавшуюся в ведре. Потом бросила тряпку на стойку бара и нагнулась было к ведру – сходить на кухню, сменить воду, – но остановилась: что толку?.. Подобрала тряпку и стала заново протирать столы, время от времени, думая, что Отик не замечает, она промокала углом фартука глаза…

Но Отик замечал все. Его пухлые ладони легли Тике на плечи и заставили девушку повернуться. Она отчаянно всхлипнула и уткнулась в его плечо.

– Не могу… – выговорила она. – Никак не могу оттереть…

Отик, конечно, знал, что слезы ее были вызваны совершенно иными причинами. Он ласково потрепал Тику по спине.

– Знаю, знаю, девочка. Не плачь. Я понимаю.

– Все эта проклятая сажа! – рыдала Тика. – Отмоешь, а на другой день все снова черно! Жгут и жгут без конца…

– Лучше не думай об этом, Тика. – Отик гладил ее рыжие кудри. – Скажи спасибо, что хоть гостиницу не разнесли…

– Сказать спасибо? – Тика отстранилась, ее лицо живо зарделось. – Ну нет! Лучше бы она сгорела вместе со всей Утехой! Тогда бы нам хоть не приходилось их здесь принимать… Лучше бы она сгорела! Сгорела!.. – Девушка осела на пол, безудержно рыдая. Отик только вздыхал.

– Знаю, девочка. Что поделаешь, – повторил он.

Тика была одета в белую блузку с рукавами-фонариками. Она всегда ревниво следила за тем, чтобы эта блузка – ее любимая – была опрятна и белоснежно чиста. Но теперь, как и все в разоренной Утехе, она была засалена и сверху донизу в саже…

На город напали без предупреждения…

Вот уже несколько времени в Утеху стекались обездоленные беженцы-северяне, рассказывавшие всякие ужасы о крылатых чудовищах, которые сеяли повсюду разрушение и смерть. Но Хедерик, Высокий Теократ, без устали уверял горожан, что Утехе не грозила никакая беда. И люди верили ему – верили, потому что хотели поверить.

А потом наступила ночь, когда прилетели драконы.

В тот вечер в гостинице было полно народу: «Последний Приют» остался единственным местом, где можно было посидеть спокойно, не думая о штормовых тучах, стеной стоявших у северного края небес. Огонь ярко горел в очаге, эль был превосходен, жареная картошка со специями – восхитительна. Но даже и сюда проникало зловещее дыхание внешнего мира: все только и говорили, что о войне.