Роберт Силверберг - Король снов

А Келтрин все еще не могла до конца оправиться от изумления по поводу того, что вообще оказалась здесь.

Не в том смысле, что она находилась в легендарном городе Алаизоре, в немыслимой дали от Замковой горы, что за спиной у нее, невидимые, находились не похожие ни на что на свете черные утесы, а на площади прямо перед нею — гигантский памятник лорду Стиамоту. Рано или поздно, говорила она себе, она нашла бы повод отправиться посмотреть мир, и путешествия вполне могли бы привести ее в это прекрасное место.

А в том, что она примчалась сюда по желанию Динитака после всего, что произошло между ними.

Она очень хорошо помнила, как сказала Фулкари, после того как сестра сообщила ей, что он оставляет ее в Замке, а сам отправляется на Зимроэль, что не хочет никогда больше его видеть.

На что Фулкари ответила с самодовольной усмешкой: «Захочешь».

Она думала тогда, что Фулкари ошиблась, что она произнесла это слово просто так, лишь бы что-нибудь сказать. Что она ни за что не простит такого оскорбления. Но шло время, дни, недели и месяцы, и в ее памяти все чаще и чаще стали возникать их прогулки рука об руку по бесчисленным помещениям Замка, обеды при свечах, ночи, исполненные упоительной страсти Время позволило ей также оценить редкостный характер Динитака, его уникальное деление всех людских поступков на добрые и дурные Со временем ей начало казаться, что она почти понимает причины, по которым он отказался взять ее с собой на Зимроэль.

А затем специальный гонец доставил из-за моря эти две депеши.

Динитак Барджазид писал Келтрин Сипермитской в обычном для него стиле: «Я возвращаюсь через Алаизор и прошу вас, моя горячо любимая, как можно быстрее приехать туда, чтобы успеть к моему прибытию, так как нам необходимо обсудить некоторые вещи величайшей важности, и удобней всего будет сделать это именно там. Я со всей убедительностью прошу вас поторопиться!»

Нет, это все же было совершенно не в духе Динитака — просить, да еще и «со всей убедительностью». «Моя горячо любимая… » Н-да!

Второе письмо, лежавшее в том же самом конверте, было от Фулкари. В нем было написано: «Он будет просить, чтобы ты встретила его в Алаизоре. Поезжай к нему туда, сестренка. Он любит тебя. Он любит тебя даже сильнее, чем ты можешь себе представить».

Первой реакцией на эти послания оказалась мгновенная вспышка гнева. Да как он смеет? Как она смеет' С какой стати она снова полезет в старую ловушку? Отправляться в Алаизор — нет, подумать только, не куда-нибудь, а в Алаизор! — потому что он так хочет, потому что ему так «удобней всего»! Зачем? Почему? Для чего?

«Он любит тебя. Он любит тебя даже сильнее, чем ты можешь себе представить».

И Динитак туда же:

«Я со всей убедительностью прошу вас… Моя горячо любимая… Моя горячо любимая… Моя горячо любимая… »

В дверь постучали.

— Моя госпожа! — послышался из-за двери голос Эккамура, одного из камердинеров короналя, заботливо опекавшего ее во время всей этой кошмарной поездки на край континента.

— Судно вот-вот причалит, моя госпожа. Вы не желаете спуститься на пирс, чтобы встретить его?

— Да, — ответила она. — Да, конечно!

На носу корабля развевалось знамя короналя, эмблема Горящей Звезды на зеленом с золотом фоне. Но на мачте был поднят также желтый траурный флаг, и Келтрин, затаив дыхание, смотрела, стоя возле входа в зал для почетных пассажиров, как к борту судна устанавливали широкий трап, как по причалу расстелили ковер, по сторонам которого выстроились с торжественным выражением на лицах солдаты почетного караула, как несколько офицеров гвардии вынесли по трапу большой роскошный гроб. За гробом шел, переваливаясь, широкоплечий человек мощного сложения. Келтрин не сразу его узнала. Это был Великий адмирал Гиялорис, старый друг Септаха Мелайна и его боевой соратник, но, казалось, постаревший на сотню лет, с тех пор как она в последний раз видела его в Замке во время коронации лорда Деккерета. Он шел с опущенной головой, его лицо было темным и мрачным. Процессия прошла совсем рядом с Келтрин, но он, казалось, вообще не заметил ее. Впрочем, почему он должен был ее заметить? Если он вообще знал ее, то всего лишь как одну из бесчисленных молодых придворных дам. К тому же он был, скорее всего, настолько поглощен своей печалью, что просто не обращал никакого внимания на тех, кто стоял вокруг.

Но кто же лежит в фобу? Она не переставала задавать себе этот вопрос, оглядываясь на мрачную процессию до тех пор, пока она не завернула за угол и исчезла из виду.