Наталья Лебедева: Малахит

Потом перед ее глазами проходила череда бесконечных погромов, арестов и грабежей. Делали все это люди с темными повязками на рукавах, и как только они появлялись, в воздух взлетало чужеродное слово «милиция».

За пятнадцать лет шар успел многое ей показать.

Вчера она тоже смотрела в хрусталь, но картина казалась ей расплывчатой, неясной. Будто в тумане хозяйка шара видела Алмазника, идущего по дороге, и впряженную в телегу лошадь, которую он вел в поводу. На телеге лежало что-то черное, живое. Едва-едва ей удалось разглядеть, что это крупная собака. Алмазник что-то злобно выкрикивал, обращаясь к связанному псу. Слов почти не было слышно, но раз или два ясновидящая уловила имя принца Нефрита. Туман сгущался все больше, слова затихали. Шар стал молочно-белым, и она вдруг отчетливо поняла, что хрусталь умирает. Он лежал на столе, словно собираясь с силами, и лишь тускло светилась заполнившая его белизна.

Ясновидящая не хотела спать в эту ночь, но уснула, а утром увидела, что шар уже мертв. Он раскололся пополам, как раз в том месте, где сквозь него проходила широкая трещина.

Шар умер, но он прислал себе замену: именно так хозяйка хрусталя объяснила появление в своей квартире того самого пса, который был связан чем-то с Нефритом и Алмазником, а значит, и с ней самой — с той девочкой, которую раньше звали Хрусталик. Пес пришел к ней ранним утром. Когда она вышла утром за хлебом и творогом, внушительных размеров черная собака встречала ее на лестнице.

На шее пса на золотой цепи из плоских звеньев висела круглая малахитовая печать. На печати было изображено древнее чудовище, напоминающее динозавра.

Среднего роста худенькая старушка с короткой стрижкой и фиолетовым цветом волос стояла у бильярдного стола и курила тонкую дамскую сигарету. Правый глаз ее был прищурен — чтобы в него не попадал дым, а левый внимательно рассматривал комбинацию, сложившуюся из шаров.

Она так задумалась, что не слышала, как хлопнула входная дверь.

— Ада! — послышался Пашин голос. — Аделаида, ты где?

Она вздрогнула и обернулась:

— А, Павлюсик! Давай, присоединяйся, а то я играю сама с собой и чувствую, как раздвояется моя личность. Я буду шизофреничка, и ты не наездишься в дурдом.

— Ну и шуточки у тебя, — с улыбкой проговорил Паша. — Ты лучше скажи, почему ты трубку не берешь?

— Я отключила телефон. Меня одолели поклонники.

— Ада! Ты не обижайся, но мне кажется, что до дурдома уже недалеко.

— Да нет, ты извини, — Аделаида резко сменила тон, — просто грустно стало жить, и я развлекаю себя, как могу. Видимо, не очень удачно. А что ты пришел?

— Как что? Мама ждет тебя обедать через полчаса. Она, конечно, знала, что ты забудешь, и заранее начала тебе звонить…

— Хорошо, сейчас переоденусь и спущусь.

Паша вышел, и Аделаида принялась переодеваться. Она скинула красное шелковое кимоно с драконами, в котором обычно ходила дома, и надела черные широкие брюки и брусничного цвета шерстяную водолазку. Оставался последний штрих. Ада подошла к книжному шкафу, открыла дверцу и протянула руку, чтобы взять лежавшее тут за стеклом обычное ее украшение — хрустальную подвеску на черном кожаном шнурке — и увидела расколотый шар. Рука замерла, так и не дотянувшись до хрусталика.

Она уже и забыла, что сама вчера положила его сюда. Испещренная мелкими трещинками поверхность шара не отражала свет, и не сияла маленькими искрами. Аделаида ласково погладила хрусталь — будто прощалась с ним еще раз, говорила последнее спасибо. На пальце, которым она провела по острой грани, остался красный след — почти царапина.

Наконец она взяла подвеску, надела себе на шею и, забыв прикрыть дверцу шкафа, села в кресло. Тут же пришел из кухни черный пес. Уловив настроение хозяйки, он тяжело вздохнул и положил голову ей на колени. Она опустила на голову пса ладони — точно таким же движением всего двумя днями ранее Аделаида обхватывала шар.

Так они и сидели, а Аделаида вспоминала то, о чем шар когда-то говорил с ней. Он смогла бы сидеть так долго, но надо было идти.

Вместе с псом она спустилась со своего восьмого этажа на четвертый и толкнула дверь квартиры, в которой ее ждали.

Пашина мама выглянула из кухни и сказала, прижимая к груди поварешку, с которой стекали капли супа:

— Ада, боже мой, что это?!

— А это мой пес. Он ко мне приблудился — вчера.

— Ада, мне кажется, он способен съесть тебя живьем. Паша, ты только посмотри на это!