Наталья Лебедева - Малахит

Замирая от сладкого ужаса, Алмазник дополз до Столба Живой Жизни и спустил лестницу вниз.

Он упал во что-то холодное и липкое. Лампа его не горела, было темно. Он едва справился с охватившей его паникой, но заставил себя оглядеться и определить природу мокрого вещества. Дрожащей рукой он зачерпнул его в горсть, растер, понюхал — болотная жижа. И тут же, сразу, глаза его разглядели в кромешной темноте маленькую искорку света. Звезда, раздери медведь, это звезда! Алмазник сидел в вымоине под корнями старой, огромной сосны. Остов ее возвышался над болотом. Выход был узким, и Алмазник, даром, что был худощав, едва протиснулся наружу. Болото, в котором он очутился, было каким-то странным, не топким: вода, под ней слой отвратительной грязи, вокруг вертикальные и повалившиеся набок трупы тонких, умерших совсем молодыми берез, несколько старых сосен, тоже мертвых или умирающих. Открытое пространство было довольно широким, с трех сторон болото окружал темный лес. С четвертой деревья росли тоже, но между ними время от времени вспыхивали лучи яркого света, каждая такая вспышка сопровождалась громким раздражающим жужжанием. Туда Алмазник и направился. За тонкой полоской ольшаника он обнаружил дорогу — хорошую, покрытую чем-то очень твердым. Почти сразу послышалось жужжание, и мимо пронесся темный предмет, изливающий свет из двух круглых дыр впереди. Алмазник отшатнулся назад, но от дороги не отошел, решив наблюдать. Таких предметов мимо него проехало много, все они были темными и большими, все изливали яркий свет, но он не мог понять их природы, пока не увидел, как по дороге немного медленнее движется нечто светлое, низкое, с человеком внутри. Алмазник ликовал: здесь были самостные движители! Еще мальчишкой он видел такой при дворе Златоградского монарха. Во время коронации движитель по традиции объезжал столицу, чтобы каждый мог видеть престолонаследника. Соорудил такую машину придворный Огневик Златограда. Извергаемый им огонь он поместил в хитроумное устройство внутри железной кареты, которуюсделал ниже и длиннее обычной. Эти, местные, движители отличались от того лишь скоростью езды, да тяжестью и грубостью металла, из которого были изготовлены. Златоградцы не позволили бы себе такой топорной работы.

Как только рассвело, Алмазник осторожно двинулся вдоль дороги. Он искал людское поселение и скоро нашел его. Люди здесь одевались неярко, убого. Самым нарядным цветом был белый. Сидя в кустах, Алмазник, как мог, привел свой наряд в соответствие со здешней модой. Грязь с красных, тончайшей кожи, сапог, смывать не стал, халат вывернул наружу серо-черной полосатой подкладкой, сшитой из простой, теплой ткани, кольца и перстни с пальцев снял и, завернув в тряпицу, упрятал за пазуху.

По перерезанному дорогой селу Алмазник ходил около часа. Почти все было ему знакомо: деревянные срубы и жестяные бидоны, оконные стекла и убогие деревенские наряды. Знакомыми оказались даже буквы, вот только слово из них складывалось чудное, без значения: СЕЛЬПО. Состояние у Алмазника было странное, будто он опьянел от одного только воздуха. Он смотрел и видел, но границы у предметов были мягкими и размытыми. Люди двигались так же, как обычно, но в то же время медленнее, плавнее, будто их окружал не воздух, а вода. Слышал Алмазник тоже будто сквозь воду, глуховато; и от того еще чуднее казался диковинный акцент, омывавший знакомые слова и лишавший их привычной Алмазнику формы.

— Эй, узбек! — вывел его из полузабытья резкий старушечий голос.

Алмазник резко обернулся. На кривой, почерневшей от времени скамейке сидела древняя старуха в валенках, сером платке и бесформенном буром пальто.

— Тебе похмелиться? Так ты не сомневайся, есть. Пойдем, пойдем…

Она тяжело поднялась и, так и не разогнувшись до конца, пошла в избу, маня Алмазника за собой скрюченной артритной рукой, будто ловила на крючковатый палец невидимую рыбу.

— А я смотрю, — ворковала она, пробираясь сквозь сени, — ходишь, ходишь, мил человек, по селу. Видно, научили добрые люди, что есть, а где, не подсказали. А я тебе так скажу: в кажной избе есть, а у меня самый лучший. — Она повернулась к Алмазнику и испытующе уставилась ему в лицо своими маленькими, слепыми и тупыми глазками.

— Ой, а молод-то как, — сокрушенно пробормотала старуха. — Спиваетесь вы, узбеки, совсем.

Зашли в дом. Старуха исчезла где-то в недрах, оставив гостя переминаться с ноги на ногу на драном, из тоненьких лоскутков сшитом половике. Алмазник осматривал комнату. Все вещи были убогими, грязными, серо-желтыми; пахло плохо — немытым старческим телом, кошачьей мочой, перепрелой пищей. И вдруг на стоявшем у окна столе Алмазник увидел настоящее чудо: там лежала бумажная книга. В мире Алмазника бумага была редкостью. Умели делать ее два-три мудреца, родом из древесников, и даже до просвещенных монархов Златограда и Камнелота один листок доходил раз в несколько лет. Бумага была не так уж нужна: все документы высекались на каменных дощечках, писателей тоже было не много. Камни предпочитали литературе ювелирное искусство. Поэтому бумажная книга была чем-то невиданным. Алмазник украл бы книгу, если бы чувствовал себя в этом мире поувереннее.