Михаил Успенский - Там, где нас нет

Принц Яр-Тур молча рубил дверь мечом. Он понимал, что старания бесполезны, но сидеть без дела не мог.

– Вот и сходили в баньку, – кашляя, подытожил богатырь.

Будимир вышел на середину и стал крыльями показывать людям, чтобы разошлись по сторонам. У Жихаря появилась надежда.

– Слушайтесь его, слушайтесь, – сказал он. – Петух дело свое знает.

Будимир растопырил крылья и стал кричать – только не по-петушиному. Тотчас же изо всех щелей потянулись, потекли тонкие струи пламени, они входили в красные крылья, и крылья становились золотыми. Сделалось жарко. Петушиные перья заискрились, заиграли всеми оттенками огня. За стенами трещало.

«Хворостом обложили», – догадался богатырь. Трещало и за дверью.

– Славны коварством своим обитатели града, – сурово молвил Китоврас. – Гостя зажарить живьем – в этом ли доблести суть?

Царь Соломон продолжал рассуждать про печальную участь скотов и человеков.

Пламя перестало бить из щелей, но, судя по жару, вокруг них бушевало вовсю.

Дым, подчиняясь движениям петушиных крыльев, убирался обратно на улицу.

Всякий огонек, проникающий было внутрь, Будимир шугал назад, клевал, костил лапами. И огонь явно его слушался.

Загудело и над крышей. Жихарь потрогал потолочную балку – она была теплая, но не горячая. Жихарь сел прямо на пол и обхватил мокрую голову руками.

Наконец треск прекратился. Будимир подбежал к двери и стал долбить дубовые доски клювом. Китоврас взял своего недавнего седока на руки, развернулся и еще раз попробовал ударить копытами. Дверь вылетела разом, за ней взметнулся сноп искр. Петух выбежал первым, и там, где он взмахивал крылом, почерневшие, истончившиеся бревна, подпиравшие дверь, покорно гасли. Воздух шел в баню горячий, но чистый.

Кое-как оделись, натянув доспехи на отсыревшее белье, и побежали к дому старосты. Будимир выразительно размахивал косой.

Дверь в Старостин дом Жихарь выбил кистенем. Староста в горнице стоял на коленях и бил поклоны деревянному идолу с настоящими костяными зубами. На шум он даже не обернулся.

Жихарь пнул старосту так, что тот полетел вперед, сшиб с ног идола и получил еще чурбаном по голове.

– Жарко топишь, хозяин, – сказал Жихарь. – Чего с легким паром не поздравляешь?

Староста опрокинулся на спину. Идол оказался у него лежащим поперек груди, словно бы защищал своего молельщика.

– Надлежит иметь уважение к седине, – заявил Принц Яр-Тур. – Позвольте, сэр Джихар, я попросту рассеку его надвое.

– Мягкосердечен ты, братка! – восхитился богатырь.

– Если бы в каком-нибудь из моих городов с гостями вот так поступили, – сказал царь, – то я устроил бы там веселое местечко вроде Содома и Гоморры.

Поминай, дедушка, отца моего, царя Давида, и всю кротость его!

Принц выхватил меч и рассек надвое – только не старосту, а идола. Будимир же набросился на половинки и когтями стал расщеплять их на тонкую лучину.

«Видно, соперник ему», – подумал Жихарь и сказал:

– Что это за бога ты себе, милый человек, завел? У добрых людей такого не водится.

Староста ответил стуком зубов. Сквозь стук прорывались слова о каких-то страшных, могущественных чародеях, пришедших издалека и велевших всех пришлых и приезжих отдавать в жертву огненному богу, терзаемому нынче Будимиром.

– Ладно, это все хорошо, ты белье давай! – потребовал Жихарь. – Только помылись как люди, а тут сажа, копоть…

Староста понял, что вот прямо сейчас его убивать не будут, и крикнул слуг.

Слуги прибежали бодро, но, увидев гостей не жареными, как-то сникли и отводили глаза. Жихарь внимательно вглядывался в их лица.

«Не настоящие, – вдруг подумал он. – Настоящих всех перебили, а подменышей поставили…»

Он рывком притянул старосту к себе за ворот рубахи. В каждом глазу у старосты было по два зрачка. Богатырь оттолкнул нелюдя.

– Уходим отсюда скорее, господа дружина, – сказал он. – Тут все обманное…

Царь Соломон развязал кошель, полученный в награду за суд, опрокинул его и потряс. Посыпались глиняные черепки.

– И белья ихнего не надо, – сказал Жихарь. – Свое забрали – и то ладно…

И-эхх! – неожиданно для себя вскрикнул он и наотмашь рубанул старосту мечом.

Хлынули опилки, которыми была набита куча тряпья, а никакой не староста.

Вместо слуг стояли по стенам печные ухваты. С треском переломилась над головой матица, посыпалась древесная труха. Рыбий пузырь, которым было затянуто окно, щелкнул и расселся по краям рамы. В окно потянуло холодом.