Карина Демина - Ненаследный князь

А ведьмак вдруг объявился сзади; и могучие его пальцы ловко вцепились в шею…

— Аккуратней, — буркнул Себастьян, захлебываясь слюной, — не придушите ненароком…

Договорить не успел, Аврелий Яковлевич со всею своей нечеловеческой силой на шею надавил…

Себастьян только и успел, что вдохнуть.

Вода в произведении искусства оказалась затхлой… и стенки изнутри тиной поросли… скользкие… огоньки знай себе пляшут перед самыми глазами, а ведьмаковы пальцы держат крепко.

— Пей!

Себастьян стиснул зубы.

— Пей, говорю, песий сын… — Аврелий Яковлевич поднял, позволяя вдохнуть, а после вновь в фонтан макнул. — Хлебай, пока наговор держится…

Какой наговор держался, Себастьян не знал, но глоток сделал, не потому, что велено было, а огонек поймать хотел. Тот к самым губам подобрался… и в последний миг отпрянул.

Вода была кислой.

И горькой.

И в желудок ухнула, чтобы вызвать новую судорогу…

— Вот так, дорогой мой… пей…

Пьет.

Глотает, потому что если выпьет фонтан до дна, то огоньки на этом самом дне и останутся… и Себастьян их себе возьмет, посадит в банку… конечно, как он сразу не догадался-то? В большую банку, в которой квартирная хозяйка огурцы солит! Та здоровущая, с мутными стенками из толстого стекла… то, что надо для огоньков. И крошек им насыплет. Хлебных…

— Ах ты ж… чтоб тебя… в хвост… — откуда-то издалека доносилась ласковая ругань Аврелия Яковлевича, который шею не отпускал. И хорошо, у самого Себастьяна плохо получалось наклоняться, а тут — все подмога. Главное, рот открывать пошире и глотать, глотать…

В конце концов, упрямые огоньки, не желая переселяться в банку из-под огурцов, сбились в стаю и набросились на Себастьяна, они облепили лицо, забились в нос и рот, пробрались в глотку, опалив зеленым ведьмовским огнем. И ненаследный князь таки лишился чувств…

Гавел ночевал в кустах подле Цветочного павильона. Место он обустроил еще накануне, переплетя колючие ветви роз. В маргаритках припрятал флягу и десяток кристаллов, полученных от главного редактора. С кристаллами пришли векселя на премию, каковая, к огромному удовольствию Гавела, исчислялась четырехзначною цифрой…

…старухе про премию говорить нельзя. С нее-то и сотни достанет…

…нет, и сотни много… двадцать злотней… а потом соврать, что еще заработал… и подарок прикупить, простенький…

…правда, у старухи чутье…

…и небось за эти-то дни она из соседей душу вымотала… бросил, ушел… и стыдно, матушка все ж таки, хоть бы и не видел от нее Гавел ни добра, ни ласки…

…как она там, одна?

…не совсем чтобы одна, соседке Гавел оставил десять злотней и два еще — за присмотр, потому как задарма за старухою присматривать никто не желал… соседка — женщина обязательная, а заодно и с характером, она-то не попустится на старухины слезы…

…и ей подарок купить в благодарность, к примеру, платок красный с бахромою… и еще той молочнице, которая Гавелу калиточку открыла… неудобно вышло…

Вспомнилось вдруг округлое лицо с мягкими чертами, и платье простенькое, но чистое, и руки белые, мягкие, сжимавшие ручку плетеной корзины. Взгляд с укоризной…

Вздохнул Гавел и в кустах на другой бок повернулся.

А луна ныне, хоть и не полная пока, но выпялилась, уставилась на землю желтушным глазом. Тени сделались длинны, дотянулись до самого Цветочного павильона, располосовали стены его. Тихо стало.

Жутко.

И слух старого крысятника обострился до предела, оттого, верно, и услышал, как скрипнуло, приотворяясь, окошко.

— Вот так-то, — сказал Гавел, жуть прогоняя, и погладил верную камеру. Кристалл извлек, повесил на шею, где уже болталась связка ведьмачьих амулетов…

Тень соскользнула со стены в кусты и зашипела, наткнувшись на колючки. Материлась она вполголоса, но душевно, со знанием дела. А после, припадая на левую ногу, двинулась по дорожке. И Грель следом потянулся, в отдалении, конечно, но не забывая снимать.

Ныне ненаследный князь совершал очередной свой ночной моцион полностью обнаженным, и свет ущербной луны серебрил смуглую кожу. Шел он бодро, разве что слегка прихрамывал, а на развилке остановился и, задравши босую мосластую ногу, поскреб ступню. И главное, стал-то вполоборота… лицо видать, и выражение на нем задумчивое, едва ли не мечтательное. Вот Гавел и не удержался — запечатлел.

Но тут же, испугавшись, что заметят, поспешил отползти в кусты.

О том, что делал ненаследный князь в Цветочном павильоне, Гавел не думал: ясное дело, что… эта информация была обыкновенна, а следовательно, интереса для публики не представляла. Другое дело — ночные променады…