Ольга Ружникова - Побеждённые (Дочь Лорда)

— А если бы тебя — на всю жизнь в монастырь?!

Леон отшатнулся от бешено вспыхнувших ведьминой зеленью глаз, от змеино-шипящего голоса. Как можно казаться пантерой и змеей одновременно?!

— Представь: тебя — в монастырь! Потому что ты сейчас жениться не можешь. Легче бы тебе стало, если б в том монастыре уже папа сидел?

— Ири…

Сестра несет полную чушь. Но именно оттого, что это столь очевидно, толком и не подобрать слов. Как доказать, что вода — мокрая, утверждающему: «нет, сухая».

— Ири, но это же… это совершенно другое дело!

— Разумеется. А еще — одного из нас двоих точно подкинули…

— Что?! — ошалел он.

ЧТО?! Она имеет в виду…

Рука сама рванулась за пазуху. Солнечный диск хранит от любой нечисти, от всякой скверны, спасает душу… А тело?!

— …потому что ты точно не можешь быть моим братом! Или… А с чего ты вообще до такого додумался? То, что ты нес сейчас, — сам никак сочинить не мог. Эта чушь годится лишь для твоих ушей. Значит, придумала ее Полина. Чтоб ей!

В коварных лунных бликах — яростная черная тень. Заслонила стену. Мотнула головой на длинной шее, колыхнула волосами… А еще одна — на полу.

Твари Темного теней не отбрасывают!

Почему Леон сразу не взглянул на пол? Потому что… боялся отвести взгляд?

— Ири! — Наваждение ушло, зато нахлынул стыд — мучительный, яростный.

Это просто Ирия. А не то, что невесть с какого перепугу померещилось.

Вот именно — с перепугу. Позор! Разве мужчина смеет — бояться? Да еще женщину? Ведьму — да, но сестру?

— А ну отойди. Или я твоей кошке драной выдеру последнюю шерсть на голове!

Ирия — даже такая, как есть! — как назло, ненамного ниже брата. Худощавая, но не хрупкая, а жилистая как банджарон. И на кошку больше похожа сама. Только не драную, а дикую и бешеную!

— Ири, лучше отойди! — юноша чуть отступил назад.

Не драться же с ней! Кулачный бой — не фехтование. Тут Леон сильнее чисто физически — как любой мужчина. Не бить же Ирию всерьез — кулаком в лицо! Сестра всё-таки…

Лунный луч посеребрил лезвие кинжала. Зловеще блеснувшее в тонкой девичьей руке.

Его кинжал, между прочим! Когда успела вытащить?!

— Когда мы фехтовали в детстве — я всегда побеждала, забыл? — усмехнулась Ирия. — Мне запретили брать в руки шпагу совсем недавно. И с тех пор ты ушел очень недалеко. А кинжал — всё, на чём я тренировалась в последние полгода. Пофехтуем? У тебя — шпага, у меня — кинжал. Ставка — жизнь Эйды. Ты хочешь ее погубить, я — спасти! — дерзкая девчонка едко и зло рассмеялась. — Пусть будет Высший Суд! Победит тот, чье дело правое. Разыграем жизнь сестрички?

Она уже смеется вовсю — только что не хохочет. И в глазах — всё то же ледяное бешенство.

— Проходи! — Леон отступил в сторону. — Иди к отцу. Ты — сумасшедшая, Ири!

Это глупо и нелогично, но перед дверью отцовского кабинета гнев Ирии угас. То ли полутемная лестница показалась с отвычки крутой, то ли воспоминания слишком горько стиснули горло.

Сколько раз в детстве дочь бегала сюда, к отцу. Несмотря на все запреты. Он даже шутил: «Непоседе Ири достаточно услышать «нельзя», чтобы всё сделать наоборот…»

Судьба посмеялась вволю. По уши снабдила бесконечными «нельзя». Непреодолимыми.

Нельзя сбежать из Ауэнта. Нельзя набить морду врагам, что придут за сестрой. Нельзя ее спасти. Нельзя помешать королю вынести тебе смертный приговор — если такое вдруг придет в его не слишком умную, зато коронованную голову.

И нельзя простить отца — потому что не получается…

Когда-то — в начале позапрошлого века или даже раньше — прапрапрадед папы приказал возвести этот замок. Для своей немалой семьи. И выросли четыре башни: одна — для самого лорда, три — для сыновей с семьями.

Постепенно замок разросся. Жить в мрачных башнях стало необязательно. Но для отца Западная — его любимая — после разгрома восстания превратилась во вторые покои.

Лет десять назад папа рассказывал семейную легенду. Когда-то с этой башни бросилась вниз дочь лорда. Того самого, основателя, или другого — предание умалчивает.

Погибла девушка, узнав о смерти любимого жениха. Ирия, правда, в последний год подозревала, что графиня не только потеряла свою любовь, но и обезумела с тоски в этих мрачных стенах. Правда, такие догадки дочь Эдварда Таррента держала при себе. И без того выть хочется!

Еще она слышала в детстве, что иногда, в полночь, здесь появляется привидение покойной. Но ни отец, ни дочь так его и не увидели. Хоть несколько раз специально караулили. Трижды — даже вместе с Леоном.