Макс Фрай - НяпиZдинг, сэнсэе

– По большому счету, художник имеет смысл лишь в тех случаях, когда ему удается вступить в контакт с Духом. (Смысл художника по малому счёту и положенные за этот смысл социально одобряемые таракуцки лично меня не парят, а вы выкручивайтесь, как хотите.)

– Многие (в том числе, я) описывают художника как инструмент, в той или иной степени подходящий Духу для очередного высказывания; кто не спрятался, Он не виноват.

Это, конечно, правда. Но не вся.

– Потому что в идеале художник должен быть не просто инструментом, а полноправным соавтором. Подлинное творчество – всегда игра на двоих.

– Потому что смысл человека в коммуникации с Духом. Иного смысла в нас нет.

– Когда говорят (я в том числе), что художник в процессе работы должен полностью отказаться от себя, подразумевается отказ от взволнованно якающей составляющей личности, которая хочет нравиться, получать похвалу и благодарность. Для которой занятие творчеством – просто повод получить подтверждение собственной состоятельности, правоты и превосходства над другими.

Так вот, отказываться следует только от этого «ЙААААААААААА!», но уж никак не от персонального опыта, который является главной драгоценностью всякого человека, подарком, без которого в гости к Духу не суются. Да и технически невозможно такое – Дух имеет дело с существом, которое этим персональным опытом сформировано и трансформировано. А с кем же ещё. Больше никого нет.

– И вот тут случается самое интересное. Когда художник по-честному отработал свой выход напару с непостижимым Партнером, созданный ими объект искусства (в широчайшем смысле слова, в том числе, текст), становится для аудитории (поскольку мы живем не в идеальном мире, где всё устроено так, как мне хотелось бы, не для всей аудитории, а лишь для её подготовленной части) приглашением в магическую игру, входом в магическое пространство, откуда никто не уйдёт мёртвым.

А напротив, чуть более живым, чем прежде.

Постмодернистская игра с мифами,или попроще, классическими сюжетами, которой кто только не балуется (и я, и я в первых рядах!) имеет смысл только в одном случае: когда по ходу дела из сюжета извлекается тайный потенциал (явный-то реализовался ещё в момент рождения сюжета, в смысле, сюжет и есть следствие реализации своего явного потенциала) и обрабатывается так, чтобы созидательная мощь его многократно возросла.

Если на это нет силы и умения, то лучше отойти и не трогать.

Потому что из любого сюжета можно вырастить новую вселенную, и при таком раскладе выращивать что-то меньшее глупо, хотя искушение бывает велико, особенно когда речь заходит о великих мифах, всех так и тянет уменьшить их в размерах, приручить, приспособить к своим маленьким уютным человечьим нуждам. Это понятно и даже вызывает сочувствие, но нельзя не понимать, что вырастить меньше, чем уже было выращено – натуральное вредительство.

…Но, имея в руках зерно, то есть, осознав миф (сюжет) живым, способным к проращиванию зерном, не попробовать его прорастить – значит сгноить посевной материал. Поэтому лучше все-таки пробовать – тем, кто понимает, что делает. А тех, кто не понимает, а просто забавляется, хворостиной бы с постмодернистского огорода гнать, честно говоря.

Поэтому, кстати, так притягательны мифоложки всех видов – это ж натурально как горох проращивать. Только что были скучные зерна, и вдруг откуда ни возьмись тугие зеленые хвостики, завтра они, может быть, увянут, а может и нет, мы ещё не знаем. И пока мы не знаем, с нами происходит интересное.

А самое интересное происходит с тем, кому удается вырастить свой горох до неба, потому что тогда наш огородник станет Джек-В-Стране-Чудес, и это само по себе такая высокая награда, что круче не бывает.

Я знаю, я уже там.

Праздничный похоронный фокстрот для военного оркестра

Когда гладишь кошку – большую, толстую, увесистую – пальцы вдруг нащупывают под густой шерстью тоненькие косточки шейного позвонка, и сердце замирает от ужаса и нежности – такое хрупкое, господи.

Всё такое хрупкое. Вообще всё.

В моем раннем детстве в семье жила серая полосатая кошка Маркизка. Я довольно плохо её помню – только что однажды поцарапала мне руку. И ещё, как мы с папой кормили её дыней, и папа смеялся, а я – нет, потому что откуда мне было знать, что кошки обычно дыню не едят.

Потом Маркизка исчезла; говорили, что выпрыгнула с балкона и сбежала. Мне было всё равно, потому что мы не успели установить хоть какие-то отношения.