Вера Огнева: Нестрашная сказка. Книга 2.

— Тебе хорошо — нырнул и готово. А мне в бочке не поместиться. Разве встану на голову. Но тогда придется оголять некие места. Боюсь, местные дамы испугаются.

— Врешь! Вот врешь ведь! Я знаю, чего ты боишься. Ты боишься, что местные дамы, а также девицы и старушки, очередью встанут перед твоей спальней.

— А пусть встают, — легкомысленно согласился Энке. — Но только не сегодня! Выспаться надо. Да и поесть не мешает. А потом я весь в их распоряжении. Эй, кто-нибудь! Полейте мне на голову. Мыло глаза ест.

На зов прибежал один из "ребяток", вылил на меднокожего гиганта ушат воды и помог завернуться в полотенце.

— И меня! Меня с собой возьмите! — застонал Лекс.

Его, разумеется, тоже ополоснули, завернули и повели.

— Как ты меня узнал, Энке? Когда мы с тобой виделись в последний раз, я был выбрит от пяток до макушки. А сейчас — сам посмотри.

Хозяин усадьбы Резван Пехлеван, скинув кованый нагрудник и прочее железо, остался в коротких холщевых штанах и рубахе, сквозь прорези которой пер черный курчавый волос. Непроходимые заросли бороды и завивающаяся барашком шевелюра делали его похожим на китайского дракона.

— По приказу шаха мы брились наголо два раза в неделю. Я, как младший палач, мылся три раза в день. Мой старший брат, Режан — пять. Что уже говорить о визирях и прочем диване. Они из бассейна не вылезали. Ни одна вошь не могла проскочить по телу придворного.

— По голосу узнал, — отозвался Энке. — Как тогда рычал, так и сейчас клокочешь будто барс над трупом оленя.

У Энке Руста имелась отвратительная привычка: отдыхая, он задирал рубаху и начинал теребить себя за бока. Пальцы скребли кожу. Хрустела под ногтями редкая курчавая шерсть. Сколько Лекс ни боролся с этой бедой, ничего не получалось. Стоило Энке оказаться в непринужденной обстановке, он тут же лез чесать живот.

В трапезную внесли зажаренного кабанчика. Блестящая корочка кое-где полопалась, к ней прикипели полупрозрачные коричневые яблоки. Рядом поставили блюдо с белоснежным рисом и овощами. Пока хозяин виртуозно, не хуже профессионального повара, разделывал кабана, Лекс непрерывно сглатывал слюну. Энке ухватил заднюю ногу и с налету вонзил в нее зубы. Лекс принялся за переднюю. Резван от них не отставал, хоть и вечерял уже сегодня. Запивали мясо легким розовым вином.

На место опустевшего блюда поставили дичь. Рядом — рыбу. Лекс в конце концов отвалился от стола и сладко икнул в ладошку. Хозяин посмотрел на него с сомнением, кликнул "ребяток" и те принесли тарелки с сыром и виноградом. Лекс прикрыл глаза и застонал.

— Не долго, гляжу, вы в горах болтались. Не успели, как следует оголодать, — заключил Резван, выковыривая из зуба остатки трапезы. — Почему твой друг так мало ест?

— Ты на него не смотри, — отозвался Энке набитым ртом. — Просто он от еды отвык. Когда я его нашел, вообще был скелет скелетом. За дорогу, конечно, немного потолстел, но нормального человека еще догонять и догонять.

— Угу, угу, — покивал хозяин.

Из чего стало понятно: не больно-то верит. Следовало как можно быстрее развеять его сомнения. Резван был радушен и прост, но стоило ему заподозрить подвох — зверел.

Энке вопросительно посмотрел на товарища. Тот — тоже не дурак — сообразил: запираться, себе дороже. Выкладывать все до донышка, однако, никто не собирался. Во-первых — долго, ночь на дворе, спать пора; во-вторых — не всему даже Резван поверит. Следовало только коротко и ясно обрисовать сегодняшние обстоятельства.

— Мы пришли с ТОЙ стороны, Резван. Выскочили на старую тропу, а ей, оказывается, давно не пользовались. Лекс хорошо знает переходы, но кто ж мог предполагать, что там все заросло. Почти две недели плутали. Благо, дичи полно — не померли с голоду.

— И чего вам на ЭТОЙ стороне понадобилось? — спросил хозяин.

Кусочек мясца он из зуба таки выловил и теперь рассматривал вприщур.

— Мне понадобилось, Резван. Мне, — уныло покачал головой Энке.

— Старые горести, или новые радости? — напряжения в голосе Резвана не убывало.

— В моей жизни одна горесть, как была, так и осталась. Зато какая!

— Ты так и не избавился…? — хозяин осекся, покосившись в сторону меланхоличного Лекса.

— При нем можно говорить все, Резван. Он мне на сегодняшний день и отец и мать и грозный хозяин.

— Лампа, стало быть, у него? — бывший палач расправил плечи и как бы невзначай подвинулся на край лавки.

— У него.

— Так давай его убьем, — простодушно предложил Резван. — Меня ты знаешь давно. Я ближе тебе, чем этот хитрый гяур. Лампу я заберу. Сейчас я крикну ребяток — и рук марать не надо. Они его…