Андрей Раевский - Начало Игры

Гембра и Ламисса стояли с краю шеренги, приподнявшись на мыски, боясь наступать на пятки и поддерживая друг друга.

— На каменоломню… — донеслись до них обрывки разговора хозяев.

Женщины переглянулись и вздохнули.

В первый день им было разрешено присесть на край открытой повозки.

А на следующий день они уже шли рядом с другими, спотыкаясь, хромая и подпрыгивая всякий раз, когда их босые ноги наступали на сучки, камешки и выбоины дороги.

— Сегодня к вечеру будем у перешейка, а через день войдём в славный город Гуссалим, где и завершится наше путешествие! — громогласно объявил Серебряное Блюдо, таким помпезным и приподнятым тоном, будто сообщал будущим рабам нечто очень радостное и утешительное.

— Будь проклят этот Гуссалим! — проговорила Гембра, смачно сплюнув на пыльную дорогу.

— Что-то ты не торопишься со своим вторым смертельным ходом, Тунгри. Уж не взялся ли ты тайком помогать моему другу? — стрекотал Валпракс, рассекая прохладный, пронизанный солнцем воздух над ребристыми серо-лиловыми нагромождениями скал.

— Вот ещё! — раскатистым гулом отозвался Тунгри. — Я своё дело знаю. Мне просто не хочется, чтобы это было так грубо, как в прошлый раз. Приятель-то твой и в самом деле оказался не прост.

— Ещё бы! Уж я то знаю, кого выбирать!

— И ещё этот мальчишка…

— Да, не забудь! Тот, кто стал на СОБСТВЕННЫЙ путь, больше не подчиняется воле случайностей.

— Да, теперь он достоин особого внимания. И я ему это внимание уделю.

— Но мы ведь не договаривались, что будем играть с ним.

— А я и не буду играть С НИМ. Я пока сыграю ЧЕРЕЗ НЕГО. Вот заодно и посмотрим, как он стоит на своём пути.

Зелёные барашки сосновых крон, тронутые золотистым теплом вечернего солнца, провалились вниз — демоны взмыли в ослепительную вышину.

— Я, кажется, опять слишком много тебе разболтал, — раздражённо прогудел Тунгри.

— Не беда! Я ведь всё равно пока ни во что не вмешиваюсь, — с ехидной кротостью ответил Валпракс, резко беря вниз. Горный массив вновь заполнил горизонт и понёсся навстречу. Среди разбегающихся сосен заискрилось, переливаясь на солнце, разноцветье каменных пород.

Чёрная, ощетинившаяся шершавой травой земля мучительно вздыбилась, оттеснив на самый верх страницы полоску неба, по которому туго скрученными жгутами струились жёсткие, будто фарфоровые облака. Деревья, охваченные беспокойно-сумбурным порывом, вцепились корнями в землю, а растрёпанными кронами — в небо, словно ища в нём опору. А из самого угла протягивало свои холодные, колючие и царапающие лучи солнце. Строения, сиротливо разбросанные по сумеречной земной тверди, выгибались под напором давящих и распирающих сил. И даже невозмутимый книжник, сидящий за пюпитром с пером в руке, подняв голову, с тревогой и удивлением глядел в пространство. А вихри неистовых сил уже взъерошили складки его одежды, закрутив их нервной и болезненной рябью. Перо застыло в руке…

В последнее время книга говорила не столько текстом, сколько филигранными картинками-миниатюрами. Такая картина открылась впервые. Сфагам не без труда оторвал взгляд от изображения и поднял глаза вверх.

Мелкий дождь вяло шелестел по низкому плоскому навесу.

Они сидели одни на маленькой террасе убогой харчевни, последней перед горным перевалом

— Мы едем уже много дней и вот-вот приедем, а за твоим спокойствием всё больше сквозит тревога. И печать грустной задумчивости не сходит с твоего лица, — проговорил Олкрин, вертя ложку в деревянной миске с острым овощным супом, который всё никак не хотел остывать.

— А ты, я смотрю, приобрёл вкус к возвышенному слогу, — улыбнулся Сфагам, — много стихов читаешь. Всё и раньше было так, просто ты не замечал. Мне действительно есть о чём беспокоиться.

— О чём же, учитель?

— Ну, хотя бы о тебе. За последнее время ты стал мне намного ближе, и это принесло мне новые сомнения по поводу наших занятий.

— Я что-нибудь делаю не так?

— Ты всё делаешь так. Трудности не у тебя. Трудности у меня. Знаешь, чем бы ты сейчас занимался, если бы остался в Братстве? Тебе сейчас самое время сидеть, или, точнее, стоять в ящике, утыканном изнутри гвоздями, который должен быть подвешен к суку дерева. Это называется воспитание спокойствия духа и тонкости ощущений. Пока эту ступень не пройдёшь — дальше не продвинешься. У тебя это, пожалуй, заняло бы месяца три-четыре. А может быть и больше…