Андрей Раевский - Начало Игры

— И что с ней теперь будет?

— Думаю, то же, что и со старухой, и с той компанией из Амтасы. Что тут может быть особенного? Разве что Тамменмирт захочет ублажить своего палача и даст ему пофантазировать. Хотя, вряд ли… Каждый ищет то, что хочет, а находит то, что заслуживает, и, бывает, сильно удивляется, когда эти вещи почему-то не совпадают. Поговорим завтра. Отдыхай.

Подошёл к концу второй день пути пленников. Солнце уже село, и лощины невысоких, покрытых густой растительностью гор погрузились в глубокие сумерки. Порывы прохладного ночного ветерка то и дело заставляли вздрагивать пламя костров, вокруг которых будущие рабы, в окружении своих бдительных охранников, расположились на ужин и ночлег.

Закинув руки за голову, Гембра лежала на траве, глядя в быстро меркнущее небо, на котором всё ярче проступали звёздные блёстки. А луна уже сияла почти нестерпимо ярко. Со стороны соседнего костра доносились звуки песни.

Нетвёрдый голос поющего то становился чётче, то терялся в нестройном хоре подпевающих.

Последнее время Гембра всё чаще вспоминала слова Сфагама, сказанные в одной из их первых бесед. «Ты живёшь, словно во сне. Тело мечется, чувства кипят, а сознание спит». Задумываясь над этими словами, она стала догадываться, что ведут её по жизни некие сторонние силы. Всякий раз они бросают её в пучину самых невероятных приключений, но они же её и выручают. Выходит, что, считая себя совершенно независимой и гордясь этим, она на самом деле ничего не решала и не выбирала самостоятельно. Всё происходило само собой — сторонние силы иногда диктовали, иногда нашёптывали единственные решения, и, бессознательно полагаясь на них, Гембра, по сути, не ведала тяжести выбора. Так было с самого детства. Вера в надёжность ведущих её сил придавала ей и отчаянную храбрость, и, порой, опасную опрометчивость, и нежелание, да и неумение, думать о будущем. Беседы со Сфагамом поначалу пробудили в ней интерес к воспоминаниям. Но окунувшись в прошлое, состоящее из множества легко перелистанных дней, она не нашла там ничего, кроме пёстрого калейдоскопа ярких приключений. Не находилось главного — СМЫСЛА. Она почти совсем не помнила своего детства, и это тогда очень огорчило Сфагама. «Всё самое главное происходит в детстве. Не помнить детства — значит не помнить главного. В детстве видны сразу все дороги, а не только та, по которой тебя потом потащат. Того, кто умеет возвращаться в детство, нельзя посадить на ошейник». Похоже, силы, ведущие Гембру, посадили её на крепкий поводок. Сфагам говорил: «Хочешь понять меру свободы человека — поставь его перед выбором. Тот, кто заранее всё знает, ни в чём не сомневается и моментально выбирает, не спотыкаясь о противоречия, — на самом деле самый ведомый и зависимый человек, что бы он сам при этом о себе ни думал. Эти люди могут быть сильными, но это не их сила, а сила тех, кто их ведёт и использует в своих целях. Такие люди могут быть уверенными в себе и своей правоте, но это не их уверенность и не их убеждённость, ибо их сознание не было разбужено и испытано сомнением. Не они говорят, а через них говорится. Не они действуют, а ими делается. Не они выбирают, за них выбирается. Такие люди бывают по-своему счастливы. Но это счастье неведения, и они лишь безличные формы в великом круговороте вещей. Единое легко ими жертвует».

— Значит, у этих людей нет судьбы? — спросила тогда Гембра.

— Судьба есть, но судьба эта, можно сказать, не очень обязательна. Она прядётся всего лишь из двух нитей — путь, начертанный ведущими силами, и линия природы и характера. Одним словом, для непроснувшегося духа судьба определяется двумя вещами: каков человек по своей природе и зачем он нужен силам тонкого мира. Большинство людей ведомы слабыми силами тонкого мира, потому и судьба их бесхребетна и случайна.

Да, силы, ведущие Гембру, ревностно охраняли свои привилегии. Любые попытки задуматься над смыслом своего прошлого, над внутренним рисунком судьбы, над путями трудноразличимых изменений, тотчас же парировались щетиной инерции, подсознательного страха. Сфагам объяснял это тем, что ведущие силы хитрят и, не желая допустить пробуждения внутренней свободы, создают ложное "я", от имени которого и управляют человеком. Это ложное "я" капризно, ревниво, мнительно и влюблено во все свои слабости и недостатки. Вот и теперь, стоило Гембре лишь немного мысленно отстраниться от своего стихийно действующего и переживающего образа, как тут же нахлынули страхи. «А не оставят ли её эти силы — покровители своими заботами? А не начнёт ли пробуждающий дух свободы по неопытности делать ошибки? А не проще ли жить, как живётся, не задумываясь и не ища себе лишней боли?» Но после встречи со Сфагамом сомнения внутри уже поселились, и поделать с этим было нечего.