Элеонора Раткевич - Превыше чести

— Но я не должен, я не могу сказать правду! — невольно воскликнул Даллен.

Мрак исчез, словно его никогда и не было в глубине Камня. В белом сиянии опала кувыркалась маленькая радуга.

— Ты не лжешь, — сухо заметил Дэррит. — Но это ничего не меняет. Какой бы правда ни была, сказать ее придется. Какими бы низкими ни были побуждения, толкнувшие тебя на убийство, их придется назвать.

Не могу… не должен…

На всем свете не было больше ничего, кроме Камня Истины под руками Даллена.., а еще догадки — дикой, невозможной, немыслимой.

— За что и почему ты убил Поющего Анхейна? — повторил Дэррит.

Правда, которую невозможно сказать… которую нельзя говорить… нельзя говорить — и нэллех выплюнут наземь… испив нэллеха, не почувствуешь даже каленого железа — да зато начнешь говорить… почти все под нэллехом начинают судорожно выбалтывать все, что лежит на душе, — самое заветное, самое запретное… запретное, то, чего нельзя говорить…

— Мастер… — судорожно выдавил из себя Тэйглан. — Ты задал неправильный вопрос.

Нэллех в придорожной пыли… и упорное нежелание Даллена засыпать прежде, чем уснут все вокруг… бессмысленное самоистязание… не такое, выходит, и бессмысленное — ведь и во сне, случается, разговаривают…

— Тебе виднее, Младший, — помолчав, кивнул Мастер Дэррит. — Ты привез его сюда и был при нем неотлучно. Если ты знаешь правильный вопрос — спрашивай.

Дэррит посторонился на шаг, уступая Тэйглану место напротив пленника.

Даллен уже успел за эти несколько мгновений овладеть собой. Со стороны могло показаться, что он совершенно спокоен — совсем как на эшафоте… на эшафоте, где сначала убивали его честь, а потом закляли его самого, как ходячий труп… Тэйглан будто воочию увидел вновь его плотно сжатый рот, его запрокинутую голову, подставленную под клеймо… Трусу, который убивает безоружного в спину, потому что у него недостает мужества хотя бы убить лицом к лицу, неоткуда взять мужества, чтобы держаться с такой стойкостью!

Дикая догадка.

Невозможная.

Немыслимая.

Единственно верная.

Как он мог все это время быть настолько слеп?

— Даллен йен Арелла, — хрипло произнес Тэйглан, чувствуя, что еще немного, и у него сорвется голос. — Это ты убил Поющего Анхейна?

Вот теперь ни друг, ни враг не смог бы сказать, что у Даллена кровь рыбья! Сдержанность, хладнокровие… Даллен рванулся с такой неистовой силой, что ему едва руки из плеч не вынесло. Вот только Камень своей волей не отпускает тех, чье слово принял, а их волей — и подавно.

— Отвечай! — сдавленно произнес Тэйглан. — Это ты убил Поющего Анхейна?

— Да!!! — в исступленном отчаянии выкрикнул Даллен — и такое же исступление разорвалось в глубине Камня ослепительной черной молнией, озарив лицо Даллена отблеском его чудовищной лжи.

— Что это? — хмуро спросил Эгарт, принимая из рук рослого пажа небольшой свиток пергамента с печатью йен Крейдов.

— Прошение, — заученным голосом произнес паж. — Его светлость граф йен Крейд просят уволить их от присутствия на сегодняшнем заседании Тайного Совета.

Эгарт помрачнел пуще прежнего. От Ортока йен Крейда он подобного не ожидал. Скорей уж старший йен Крейд отличался некоторой назойливостью — и уж во всяком случае, на собраниях Тайного Совета всегда присутствовал исправно. Помешать ему не могло ничто на свете — хоть бы и раненое бедро, из-за которого Орток целых полгода неизменно являлся в Тайный Совет на носилках, нужно ли, нет ли… а теперь, когда беда грянула, граф йен Крейд нашел себе более важное занятие!

— Их младшая светлость очень больны, — пояснил паж, видя, что король и не собирается распечатывать послание. Явно вчерашний провинциал, мало еще отесанный, он изо всех сил старался соблюдать то, что полагал столичными манерами… до которых его величеству Эгарту не было ровным счетом никакого дела.

— Вот как? — Эгарт переломил печать на свитке. — И что же стряслось с Илтарни?

— Их младшая светлость господин Илтарни йенна Крейд изволили рехнуться, — выпалил паж.

Эгарт похолодел.

— А ну-ка давай рассказывай, — потребовал он, опуская на плечи пажа свои тяжелые руки.

— А что рассказывать… — смутился паж. — Горячка у него, это да. И бредит его младшая светлость так, что волосы дыбом становятся. Все ему давешняя казнь чудится.

— Да? — отсутствующим голосом произнес король. — Казнь, значит. Продолжай.

— Господин граф изволят говорить, что его брат от горячки в уме повредился, — добавил паж. — А я так смекаю, что наоборот. Сперва ему мерещиться всякое стало, а после уж и в горячку кинуло. С перепугу. Хотя разницы никакой. Что так, что этак, а не жилец он. Господин граф у него неотлучно сидят, с ложечки снадобьями кормят, а толку меньше, чем ничего.