Элеонора Раткевич - Из цикла рассказов «Там, где будет мой дом»

Вероятно, так — или почти так — рассуждали новые сослуживцы Шеккиха, и оттого его прибытие на заставу произошло тихо и ничьего внимания не привлекло. Впоследствии пограничники локти себе кусали с досады, что не дали себе труда сразу же присмотреться к новому интенданту — а значит, никто не видел и не слышал, как именно происходил разговор нового интенданта с прежним. Хотя окно по случаю летней жары было распахнуто настежь, никто не пробегал по ним как бы случайно, никто не останавливался поправить пояс или якобы между делом осмотреть оружие, прислонясь к стене.

Однако заключительная часть представления разыгралась в такой непосредственной близости к окну, что ползаставы сбежалось поглазеть и послушать. К немалой досаде запоздавших зрителей, глазеть им пришлось недолго. Развязка не заставила себя ждать.

Новый интендант схватил прежнего за грудки, несколько приподнял и встряхнул. Раздался треск рвущейся материи, и интендант Ветт, лысеющий сорокалетний красавец, очутился на свободе. Зрители под окном затаили дыхание.

— А за порчу казенного имущества в лице моего мундира вы еще ответите, — тихо и злобно произнес Ветт, ясноглазый, как нашкодивший щенок.

И вот тут-то новый интендант вновь схватил Ветта и отправил его за окно таким движением, словно горшок с помоями выплескивал. Не успел еще Ветт весь выплеснуться, как новый интендант перемахнул через узенький подоконник и устремился за ним следом с криком: «Убью гада!» Ветт несся по двору огромными скачками, не разбирая дороги, словно безголовая лягушка. Поймать его было мудрено: его ошалелые метания из стороны в сторону были совершенно непредсказуемы. Однако пограничники не стали чинить ему препятствий, хоть и натерпелись от него немало. Навалиться скопом на одного, чтобы изловить и выдать на расправу… не воинское это дело. Да и по справедливости говоря, если уж никто из них до сих пор не придушил мерзавца, то весь он с потрохами принадлежит тому, кто имел достаточно смелости поднять на него руку. Тому, кто крикнул: «Убью гада!» — лишь он один имеет право покарать вора и лихоимца. Вот никто и не вмешался, предоставив двоим интендантам гоняться друг за другом, как им заблагорассудится.

Обнаружив, что никто не собирается его ловить, Ветт сдуру вообразил, что зрители на его стороне, и заметался еще пуще. Во всю глоту голося: «Помогите! Убивают!» Когда же никто и не подумал откликнуться, Ветт от ужаса окончательно потерял голову. Вместо того чтобы ринуться прочь, он опрометью понесся на Шеккиха и наскочил на него с разбегу.

— Убива-а-ют! — истошно заверещал Ветт.

Крик его несколько отрезвил Шеккиха, и бывший разведчик понял то, что должен был понять минутой раньше: уж если он не пристукнул негодяя на месте, то на самом деле не собирался убивать вообще. Трудно ли вчерашнему бойцу «Шелеста», пусть даже и контуженному, догнать какого-то интенданта? Пары шагов хватило бы, чтобы настигнуть… но ведь не настиг же… потому что в глубине души и не собирался. Собственный гнев ввел его в заблуждение. А теперь… ну поймал он Ветта — и что он делать с ним будет? Преглупая ситуация, да вдобавок еще и безвыходная. Глупо и гнусно убивать это ополоумевшее ничтожество, глупо и гнусно оставить его в живых.

— Да брось ты эту мерзость смердючую, — посоветовал чей-то незнакомый голос, и рука Шеккиха, дотоле державшая Ветта за шиворот, незамедлительно разжалась. Оттого ли, что звук чужого голоса отозвался в голове Шеккиха болью, или же недавний разведчик просто был рад последовать совету, тот и сам не знал.

— Нашел об кого мараться! — обладатель голоса, молодой бледный лейтенант, быстро шел к Шеккиху, чуть приволакивая правую ногу. — Оставь его.

— Так просто и оставить? — сиплым от неловкости голосом растерянно произнес Шекких, глядя то на собственные руки, то на скрюченного паникой подвывающего Ветта.

— Так просто и оставить, — криво усмехнулся лейтенант. — Конечно, морду набить ему хотя бы для приличия следовало бы… ну, да пес с ним! Довольно с него и той чести, что за ним не кто-нибудь, а настоящий воин гоняться не погнушался. Сам когда-нибудь поперхнется… не все ж ему в три горла жрать.

Лейтенант с отвращением посмотрел на Ветта и явно с трудом удержался, чтобы не пошевелить его носком сапога, как кучу тряпья.

— Пшел вон, — негромко приказал лейтенант, и Ветт опрометью бросился прочь, то и дело оглядываясь на бегу — видимо, не очень веря в оказанное ему брезгливое милосердие.