Элеонора Раткевич: То, чего нет

Кровь хлестанула из раны с невероятной силой. Я остолбенел. Рана совсем неглубокая. Этого не может быть!

Но кровь щедро лилась в песок, и моя бывшая плоть вопила и извивалась, то и дело напарываясь на свое собственное оружие, не в силах уйти от него.

Единожды напившись крови, его меч не мог остановиться. Его уже невозможно было повернуть против меня. То, чего нет, придушенно выло, и я содрогнулся, зная, что если бы я поранился своим клинком, со мной произошло бы тоже самое.

Почти бесформенное извивающееся тело надвинулось на меня, обдавая меня быстро чернеющей кровью. Может, оно надеялось обмануть свой меч? Израненное, изорванное в клочья, оно не умирало. Страшные раны оказались для него мучительны, но не гибельны. Все верно: его призрачный меч мог нести смерть мне, но не ему. Разъяренное болью, оскальзываясь на крови, оно еще пыталось добраться до меня. Я едва увернулся, когда извивающаяся нога поставила мне подножку. И тогда я поднял свой слишком тяжелый для меня лунный клинок и вонзил в него.

Я рубил и колол, еще и еще. Только холодное железо, выкованное человеческими руками, может принести смерть таким, как он. Я должен был убить его наверняка.

Это было отвратительно.

А потом он умер.

И тут я понял, что силы мои на исходе. И если я сейчас не пущу их в ход, то я не смогу сделать этого никогда, и умру здесь, в измененном мире, в пространстве моих заклинаний, среди лунного света, рядом с грудой кровавого мяса.

И последним усилием воли, последним усилием сознания я вытолкнул себя в реальный мир.

Я лежал на песке. Солнце поднялось высоко и било в глаза, но у меня не хватало сил их закрыть. Это там, в лунном мире я еще мог стоять и ходить и даже драться. Здесь, обескровленный, я умирал. Что ж, дело сделано, можно и умереть. Только одно беспокоило меня: я не слышал шума воды. Вроде я сказал Тенаху, что дамбу надо потом разрушить… или нет?

Я слышал голоса. Может, это возвращается в русло вода? Или я брежу? Голоса звучали неразборчиво, гулко и глухо одновременно.

Потом рядом со мной возникли ноги. Я не мог перевести взгляд, чтобы обозреть остальное, но ноги я видел отчетливо. Плетеные сандалии, завязанные «узлом счастья». Это, несомненно, Тенах. Что он тут делает?! Я же сказал, чтобы меня не искали.

– Бродяга, – с досадой произнес Тенах и побрел дальше.

Из острого солнечного блеска вынырнуло лицо Ахатани. Она склонилась ко мне.

– Ты можешь подняться, милый? – спросила она.

Тенах снова подошел ко мне. Он долго всматривался. Наконец лицо его исказил ужас узнавания.

– Вода…– прошептал я.

– Пить, милый? – и Ахатани приложила к моим губам флягу. Я с усилием сделал два глотка.

– Нет… дамба… раз… рушить…

– Сделаем, – успокоил меня Тенах.

– Сей… час…– настаивал я.

– Сейчас нам надо забрать тебя домой. Где твой конь?

Боже, ведь я забыл его там, в лунном мире.

– Пасется за кустами, – ответила Ахатани. – Я его там видела.

Значит, не забыл. Вытащил его за собой. Ничегошеньки не помню.

– Приведи его сюда, попробуем усадить его в седло.

Тенах покачал головой.

– Не доедет, – он старательно избегал меня взглядом. – Лучше сделаем какую-нибудь волокушу.

– Долго, – возразила Ахатани.

Я попытался привстать и потерял сознание. Не знаю сделали ли они волокушу, навьючили на коня или просто несли меня. Дорога домой исчезла из моей памяти.

В чувство меня привел адский холод. Меня раздевали. Я хотел сказать, что мне холодно, что я не хочу, но тут Тенах взял меня на руки и отнес в баню. Тепло обняло меня, как солнечный свет обнимает туман. И я был туманом. Я исчезал, испарялся. Чьи-то пальцы углублялись в туман, пытались удержать его.

Потом смутно помню прикосновение простыней к своей коже. И дальше снова ничего.

Понятия не имею, как мне все-таки удалось выжить. Здоровый очень наверное. Был. Когда я пришел в себя окончательно, то обнаружил, что перина почти не прогибается подо мной. Мои руки – руки обтянутого кожей скелета – лежали поверх одеяла. Рядом со мной сидел Тенах с прежней гримасой ужаса на усталом лице и поил меня с ложечки какой-то целебной пакостью.

– Улыбнись, Тенах, – прошептал я. – Иначе сквознячком тебя протянет, и останешься с такой рожей на всю жизнь. Вся паства разбежится.

Тенах от неожиданности вздрогнул, лекарство пролилось на одеяло, расплываясь темным пятном.

Вошла Ахатани, такая же бледная и усталая, как и Тенах, с темными кругами под глазами. В руках она несла закрытый крышкой кувшин.