Тимофей Печёрин - В режиме отладки

Он протянул мне конверт, почтовый бланк и шариковую ручку. Поставив таинственный иероглиф на бланке, я разорвал конверт, адресованный мне на текущую дату. На извлеченном из конверта тетрадном листочке стояла всего одна фраза, выведенная большими буквами.

«ВЕРНИ ВСЕ КАК БЫЛО!!!»

— Верни все как было, — тупо повторил я и оглянулся на молчаливо стоящего поблизости старичка, — а разве так можно?

— Отчего же нельзя? — пожал он плечами и полез рукой в сумку. Порывшись минут пять, он извлек оттуда и представил моему изумленному взору, один за другим, три почтовых конверта. Каждый из них был адресован мне, но в разных возрастах. Школьник, студент-первокурсник, студент старших курсов…

— Не понимаю я вас, людей, — посетовал старичок ворчливо, — сперва отправляете, потом отменяете…

Его разглагольствований я уже не слушал. Судорожно схватив все три конверта и прижав их к себе дрожащими руками, я, сам того не ожидая… проснулся.

7-21 февраля 2010 г.

Тяжелая голова с трудом поднялась над партой. Красные от недосыпа глаза вперились в подошедшую учительницу в ответ на ее недовольный окрик. Изо всех сил Валька пытался понять — зачем? Зачем его окликнули, да еще так громко? Что ей надо? И что этим всем надо — кто сидит на соседних партах?

— Ну? Кривцов, вам повторять надо? — голос учительницы звучал словно бы издалека. Словно его обладательница не стояла возле Валькиной парты, а находилась, как минимум, на другом конце класса. Конечно же, этот другой конец находился у доски — учитывая, что парта, за которой сидел Валька, была самой последней.

— Да… — это единственное и многозначительное слово составляло весь Валькин ответ. И этот ответ стал очередным испытанием для учительницы. Для нервов ее и для педагогического терпения.

— Что — «да»? — спросила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, — ответьте, Кривцов, вы домашнее задание сделали? И встаньте: с вами учитель говорит!

— Домашнее задание… — тупо повторил Валька, поднявшись с парты, — задание…

По классу прокатились смешки. Угодливые и с ноткой высокомерия — с первых парт; звонкие и искренние — девчонок. Что-то вроде «гы-ы-ы» донеслось с ближайших парт — от соседей Вальки по задним рядам. По галёрке, как называла заднюю часть класса учительница.

— На что вы рассчитываете, Кривцов? — вздохнув, завела она свою обычную волынку, — четверть кончается, а у вас ни одной положительной оценки! Хоть бы раз на тройку ответили. Ну ладно школа… так у вас же выпуск через три года. И чем вы думаете заниматься? Надеетесь и дальше сидеть сутками в своем Интернете?

— На порносайтах! — выкрикнули с одной из соседних парт.

— Не, если бы он сидел на порносайтах, — раздался голос другого оратора, — у него бы хоть руки были сильные. А так…

— А ты откуда знаешь?

И увещевания учительницы, и треп подпевал с соседних парт Валька выслушивал молча, стоя и слегка опустив повинную голову. Вернее, делал вид, что слушал; голову же опустил по совсем другой причине. Она просто была тяжела, а стоять так долго Кривцов не привык.

Со стороны его можно было принять за наркомана… при условии, если ты никогда не видел настоящих наркоманов — этих завсегдатаев подвалов и канализаций. Та же болезненная худоба, бледное лицо, красные глаза; тот же взгляд, отстраненный и бессмысленный. И все же в таких как Валька присутствовал какой-то налет… цивилизованности, что ли? Некое свидетельство того, что на них не наплевать хотя бы родителям.

Смех одноклассников Валька воспринимал предельно равнодушно. Как шум воды в трубах или лай бродячей собаки. На их отношение Кривцову было плевать. Не было у Вальки в классе ни друзей, ни просто хороших знакомых. Он даже по именам не всех их знал.

Не особенно заботили Вальку и учительские нотации. Во-первых, предмет Ирины Алексеевны «Человек и общество» он полагал лично для себя бесполезным — хотя бы из-за названия. Ведь человеку, который хоть и живет в обществе, но в это самое общество ну никак не вписывается, изучать оное совершенно ни к чему. Смысла нет.

Ну а во-вторых, немногим более интересным был для Вальки и реальный мир как таковой. Серые и унылые будни, опротивевший распорядок дня; даже в школу Кривцов таскался исключительно по настоянию родителей. Почти не получая знания, не общаясь, не заводя знакомств… и вообще не стремясь освоиться в этом постылом мире. Школа была повинностью для Вальки: повинностью тяжелой и осточертевшей. Добро, хоть не бесконечной — и только это радовало Вальку при мысли о граните науки.