Глен Кук - Суровые времена. Тьма

Считая братьев, принявших присягу с тех пор, как мы явились в этот «благословенный» край, а также наров и Старую команду, нас сейчас шестьдесят девять человек. Главная защита Деджагора — десять тысяч плохо обученных таглиосских легионеров, какое-то количество бывших тенеземских рабов, хотя и добровольцев, но ни на что путное не годных, да немного джайкури, от которых пользы еще меньше. И с каждым днем они здорово убывают в числе. Старые раны и новые хвори прорежают наши ряды едва ли не быстрее атак неприятеля.

Могаба наградил меня легким поклоном — так у него выглядит выражение благодарности. Открыто благодарить не стал.

Зиндаб с Очибой, сдвинув головы, обсуждали только что полученные донесения.

— Времени на разговоры не осталось, — объявил Зиндаб, — Они вот-вот пойдут на штурм.

Говорил он по-таглиосски. Он, в отличие от Могабы, постарался освоить язык как следует. Теперь бьется в попытках понять культуру и образ мышления нескольких таглиосских народов — хотя они, на мой взгляд, диковаты.

— Тогда идемте по местам, — сказал Могаба. — Если не хотим разочаровать Тенекрута.

Вот он каков, Могаба, — любуйся, кто хочет. Он прямо-таки рвался в бой. Возбуждение его достигло невыразимых пределов. Ему не терпелось посмотреть, как его тактика поможет снизить наши потери.

Я вышел, не сказав ни слова. И не дождавшись команды.

Огаба знает, что я не считаю его капитаном. Как-то случилось нам об этом поговорить. Я не признаю его капитаном до голосования по всей форме. Хотя сам он, подозреваю, выборов не жаждет, боясь, что популярность его до капитанского уровня не дотягивает.

И я выборов торопить не стану. Старая команда может выбрать меня, а мне такая работа не желательна. Не подхожу я для нее, не могу я вести за собой! Я, черт подери, даже с Анналами с трудом справляюсь. В голову не идет, как это Костоправ успевал, занимаясь ими, еще и прочие дела решать? До своего участка стены я бежал.

Что-то, взявшееся невесть откуда, не видимое никому более, похожее на молчаливый смерч из тьмы ночной, нагнало меня и поглотило. Вцепилось в душу мою, рвануло, и я понесся во тьму. Хозяин Теней вернулся…

Но зачем ему я? Есть ведь и менее приметные…

Меня властно призывали куда-то, и я боролся, по не мог противостоять.

Я ничего не понимал. Никакого представления не имел, что происходит. Клонило в сон… Может, все это — просто с недосыпу?

Затем чей-то голос, казавшийся смутно знакомым, назвал меня по имени.

— Мурген! Мурген, возвращайся! — Тут меня бросило в сторону, словно бы от удара, но я не почувствовал. — Давай, Мурген! Напрягись!

Что?

— Возвращается. Возвращается!

Я застонал, что, судя по новой вспышке радости, было немалым успехом.

Я застонал снова. Теперь я знал, кто я такой, однако — где я, зачем, и чей это голос…

— Да встаю, — хотел было сказать я, — встаю, черт бы вас побрал!

Наверное, снова учения… Я попробовал встать, но мускулы отказались поднимать тело.

Совсем одеревенели.

Меня подхватили под руки.

— Ставь на ноги, — сказал другой голос. — Пусть пройдется.

— Надо бы найти способ предотвращать такие приступы еще до начала, — откликнулся первый.

— С удовольствием выслушаю любые идеи.

— Но это ж ты у нас лекарь…

— Да не хворь это, Гоблин. А волшебник у нас — ты.

— Так это и не колдовство, командир.

— Тогда что же это за чертовщина?

— О подобном я даже никогда не слыхал.

Меня поставили на ноги. Колени подогнулись, однако ребята не дали мне упасть.

Приоткрыв один глаз, я увидел Гоблина и нашего Старика. Но Старик же мертв… Я шевельнул для пробы языком.

— Похоже, я вернулся.

На этот раз слова выговорились, хоть и с трудом, но разборчиво.

— Вернулся, — подтвердил Гоблин.

— Помоги ему идти.

— Да не пьян же он, Костоправ! Он здесь, в полном сознании. Справится и сам, никуда не денется. Ведь так, Мурген?

— Да. Я здесь. Я никуда не денусь, пока бодрствую.

Хотя где это «здесь»? Я огляделся. A-а. Снова здесь…

— Что стряслось? — спросил Старик.

— Меня снова утащило в прошлое.

— Деджагор?

— Ну да, как всегда. На этот раз — в тот день, когда ты вернулся. И когда я встретил Сари.

Костоправ только крякнул.

— Это с каждым разом все менее болезненно ощутимо. Сегодня вообще прошло легче легкого. Но и помимо боли все плохое сходит на нет. Я не увидел и половины тех ужасов, что должны были там быть…

— Это же хорошо. Может быть, если сумеешь освободиться от боли и страха, избавишься и от приступов…