Осенние (СИ)

А ещё мне Костя показал заставку в своём компьютере — мою картину с нами!

А ещё он придумал целоваться каждый раз, прежде чем открыть дверь в следующую комнату! На счастье!

И, лишь когда ему позвонили с нынешней работы, я успела позвонить по своему мобильному и оповестить всех, что постоянно буду жить теперь в другом месте, а адрес смогу сказать лишь, когда его узнаю. Меня убедили, что не очень волновались, когда меня утащили с выставки, — зная от деда Кости, кто именно меня уволок. И я успокоилась. Правда, Таня долго допытывалась, скоро ли она сможет прийти ко мне в гости. Я пообещала — через три дня, как только разберёмся с мебелью и как только я сама буду знать, в какой части города теперь живу. Она ещё завистливо вздохнула, как всё романтично получилось — с выставкой и с «похищением»!

А ближе к ночи, когда мы снова лежали утомлённые и счастливые, он сказал:

— Твоя очередь. Что с твоим автописьмом? Ты и правда можешь помочь человеку?

— Сначала я не знала, что могу помочь. — Я помолчала и призналась: — Это твоё лицо меня так напугало, что я решила попробовать нарисовать его ещё раз — только с нормальными, здоровыми глазами. Я не думала, мёртвый ты или искалеченный на моём рисунке. Зациклилась на твоих глазах.

Еле дыша, я приподнялась на локте. Бра в нишах мы ещё не выключили, и ниточка шрама виднелась отчётливей в тенях, в приглушённо осеннем цвете разноцветных ламп. Едва прикасаясь к его коже, я провела пальцами по этой ниточке.

— Столько раз перерисовывала — так эти глаза меня напугали! Только нарисуешь вроде нормальный глаз, а он — раз, и снова… А потом он перестал изменяться в худшую сторону. — Я поцеловала эту ниточку над бровью. — Очень хотелось, чтобы шрам пропал. Но, кажется, есть какой-то предел, который я обойти не могу. Я несколько раз пробовала перерисовать твои портреты, чтобы шрама не осталось. Остался. Тебе… — Я споткнулась и виновато взглянула на него. — Костя, тебе придётся привыкнуть, что я каждое воскресенье буду ходить на Новый Арбат. Я… нужна там.

— Привыкнем, — пробормотал он и притянул меня к себе поцеловать. — Этот твой друг — Женя… Он тоже владеет автописьмом?

От неожиданности я снова привстала на локте. Поразилась.

— С чего ты так решил?

— Девушка, которую ты рисовала в ту ночь… Я заглянул в ваш выставочный зал мельком, но узнал её сразу — на одном из портретов, ближе к двери. Но нарисована она была не в твоей манере — не карандашами. Акварелью. Я — сопоставил. Так что? Я прав?

Подумав, я пришла к выводу: Костя при всей своей скрытности, никому ничего не скажет о Жене, поскольку слишком хорошо знает, почему тот скрывает ото всех свой дар. Да и уважает он чужие тайны, привыкнув хранить собственные. Да и Женю он сам разгадал. Поэтому я свободна от слова, данного Жене.

— Костя, ты только не говори никому, ладно? У Жени немного по-другому. Когда он узнал о моём даре — об автописьме, он тайком начал учиться вызывать эту способность у себя. Занимался по всяким методикам. Только у него не получалось. А совсем недавно вдруг получилось. В общем, мы иногда работаем на пару.

— Алёна…

— Ммм?

— Ещё один вопрос — и спать.

— Давай.

— Почему Женя тебя поцеловал?

Некоторое время я лежала на его руке и улыбалась. Ничего себе — он про этот поцелуй в машине до сих пор помнит!

— Ну, если не хочешь говорить, — лениво и вроде как безразлично сказал мой мужчина-осень.

Показалось — или нет, что в комнате и в самом деле повеяло холодным осенним ветром? Пахнуло лежалыми палыми листьями и промёрзшей на первых морозах землёй?

— Лучше б ты спросил меня об этом завтра, — вздохнула я. — Или ты любишь ужастики на ночь? — Я поудобней устроилась на его плече головой, положила ладонь на грудь и, послушав мягкие толчки его сердца, сказала: — У Жени есть двоюродный брат Валера. Он младше. И недавно был в армии. В тот день Женя начал рисовать автопортрет, а получил рисунок с братом. Увидев, что именно он нарисовал, он примчался ко мне. Он хотел узнать, делала ли я что-нибудь с рисунком, чтобы ты выжил. А узнав, что — да, можно изменить ситуацию, он поцеловал меня. А вечером того же дня, мы оба вытаскивали Валеру — он попал в пожар. Валера жив, возвращается из армии домой, хотя в госпитале ему пришлось пролежать несколько дней. Вот такая история. Тебе придётся смириться с нашей дружбой. Мы помогаем друг другу.

Костя молчал очень долго. А потом ласково провёл по моим волосам бережной ладонью. И довольно тяжело сказал: