Екатерина Казакова - Наследники Скорби

Сани тронулись, снег заскрипел под полозьями. Все. Домой.

И на душе стало не так пасмурно.

Дарина которую уже ночь не спала. Проваливалась в смутное забытье, снова выныривала — в поту и испарине. Сердце колотилось бешено, в горле было сухо, воздуха не хватало. Она садилась на лавке, пыталась раздышаться, клала руку на округлившийся живот, в котором уже чувствовала дитя, и слепо смотрела в темноту. Тоска обвивала сердце, словно змея, стискивала, не отпускала.

Как там в Вестимцах? Как Эльха, Клёна как? Поди, все глаза выплакали, узнав, что сгинули Лущаны. Уж только бы все было хорошо, только бы увидеть их, обнять… Хранители светлые!

А Клесх? Как он — неведомо где? Лишь бы жив. Лишь бы не сгинул…

Она запретила себе плакать. Нельзя. Дитя под сердцем не виновато в скорбях, ни к чему ему материнские слезы и горе. И она ходила по темному покою, баюкая живот, поглаживая, и тем лишь успокаивалась — не совсем одна…

Но нынче сделалось вдруг совсем худо. Приснилось, что бежит по темному лесу, с сорокой на плече, а белокрылая вестница отчего-то злобно клюет ее плоть. По ребрам стекает горячая кровь, пахнет зверем и страхом, луна мелькает среди черных стволов, и сердце надсаживается от яростного бега. А потом она упала, и встать уже не смогла.

Проснулась с криком. Вскочила. Во рту было солоно — прикусила щеку. Дитя беспокойно ворочалось в чреве. И мать расплакалась от смутного страшного предчувствия, от боли и тоски.

Достала из сундука черную рубаху мужа, прижала к лицу, вдыхая запах. Чистая ткань пахла Цитаделью и лишь слабо-слабо — Клесхом. А, может, то и вовсе казалось. Дарина глубоко и трудно дышала, пытаясь успокоиться. Затем затеплила светец, потому что в темноте было страшно, и вернулась на лавку. Села, подобрав под себя ноги, устремила бездумный взгляд в пламя лучинки.

Огонек подрагивал, за окном выл ветер. Впервые Дарина подумала о том, как жил здесь Клесх. В холоде и камне. Один. И больно-больно зашлось сердце от любви и жалости.

Утро долго не наступало. Казалось, ночь повисла на века. Одна лучинка сменяла другую, а ветер все выл, и за окном стояла тьма. Но мало-помалу небо начало светлеть, серые сумерки вползли в комнату. Дарина оделась. На поварню она побрела, чувствуя себя больной и разбитой. Но лучше уж отвлечься работой — перебирать крупу для каши, чистить лук — только не сидеть вот так: без дела, задыхаясь от внезапного страха.

Солнце уже перевалило за полудень, когда во двор крепости въехал усталый вершник. Дарина услышала скрип открываемых ворот и выскочила из Башни целителей, где помогала Русте разбирать травы.

Мелькнула в душе надежда, что это вернулся Клесх — пора ведь уже. Предзимки кончились, ветрень установился снежный, морозный. Но приехавшим оказался незнакомый вой. Он спешился, бросил поводья служке и огляделся. Увидел Дарину — и брови поползли на лоб. Не каждый день беременную бабу в Цитадели встретишь.

Женщина подошла к незнакомцу:

— Мира в пути. Издалека ты, обережник, приехал?

Он глядел по-прежнему удивленно:

— Мира в дому. Не так уж. Из Ближних Враг.

— Из Враг? — Глаза у Дарины заблестели.

Ближние Вр

а

ги находились на восход от Вестимцев — вдруг…

— А ты через Вестимцы не ехал ли? — робко спросила женщина.

— Нет. Через них теперь мало ездят… — он хотел было добавить что-то еще, но осекся. — А у тебя в Вестимцах родня, что ли?

— Дети…

— Дети… — повторил ратоборец задумчиво. — Не знаю, как там чего.

И отвернулся. Однако то ли сделал это слишком поспешно, то ли что-то во взгляде воя изменилось, но Дарина повисла на его руке:

— Скажи, что там? Не томи!

— Да не знаю я… — Он заторопился со двора.

— Постой! — Женщина вцепилась мертвой хваткой. — Что стряслось? Почему не ездят больше через ту весь?

Отводя глаза, мужчина ответил:

— Не знаю, чего там приключилось. Говорят, сгибла деревня. Но сам я не видал, — поспешно добавил он, заметив, как бледнеет лицо собеседницы. — Может, кто и спасся. Может, до города добрались.

— Давно?.. — помертвевшим голосом спросила Дарина.

— Не ведаю, родная, ну, не ведаю того, не пытай! Волки на них напали. У росстаней деревья резами оградительными рассечены, мол, ходу туда нет. А что и как — не знаю! — Обережнику было жалко смотреть на женщину. — Идем. Ты не стой тут. Не стой.

Сильные руки подхватили Дарину под локти и повлекли прочь. Вой говорил что-то еще, но собеседница его не слышала.