Игорь Волознев: Рыцарь-башня (СИ)

Сгустились сумерки, вокруг арены зажгли ещё несколько десятков факелов, а пленных всё сбрасывали и сбрасывали. Сеапсун обладал удивительным свойством пожирать людей не насыщаясь, причём масса пожранных могла во много раз превосходить массу его собственного тела. Проглоченные мгновенно сгорали в его огненном чреве, превращаясь в прах. Поверье утверждало, будто пожранные Сеапсуном становились в потустороннем мире рабами умерших людей из Рода Змеи. Чем больше пленных поглотит ненасытный монстр, тем больше слуг будет у каждого погибшего в битвах зеленолицего воина.

Поэтому пленников не жалели. Большие толпы обнаженных окровавленных мужчин, женщин, юношей и девушек под конвоем зеленолицых копьеносцев сгонялись к бортам арены, где они, не в состоянии удержаться, переваливались через низкий поручень и падали на дно. Их было так много, что змей не успевал их глотать: многих он, передвигаясь, просто давил своей массивной тушей. Вскоре арена представляла собой настоящее озеро крови, в котором плавали раздавленные останки несчастных. В этом озере волочил своё скользкое туловище ненасытный Змеиный Бог, порождение гиблых пещер, тупая злобная тварь, бессмысленная даже в своём необузданном людоедстве.

Крики жертв мешались с воплями зрителей, опьяневших от вида крови. Ноздри зеленолицых раздувались, они проталкивались поближе к бортам и с жадностью вдыхали запах крови и смерти, со злобным смехом подбадривая тех граэррцев, у которых хватало сил уворачиваться от пасти Сеапсуна, а когда те всё же гибли, визжали и улюлюкали от восторга.

Наблюдавший это зрелище Крокки цепенел от ужаса. Наконец дошла очередь и до него. Змеи грубо схватили его и швырнули к наковальне, где рослый Змей-кузнец избавил его от кандалов. Сидевшая по ту сторону арены Швазгаа нетерпеливо махнула рукой, приказывая своим людям поторопиться.

Когда с Крокки сняли последний железный обруч, к нему с окровавленным ножом подошёл жрец. Граэррца держало четверо дюжих воинов, пока жрец с садистской улыбкой, кривившей его морщинистое лицо, делал на ногах Крокки длинные продольные разрезы - не очень глубокие, но такие, чтобы пленник не слишком долго мельтешил по арене, заставляя змея гоняться за собой.

Крик боли непроизвольно сорвался с губ юноши. Жрец удовлетворенно засмеялся и кивнул воинам. Корчащегося от боли короля протащили сквозь толпу зеленолицых и, взяв за ноги и за руки, бросили через борт прямо в кровавое месиво.

Крокки локтями ударился о камень пола и некоторое время лежал, не в состоянии пошевелиться. Сеапсун, который в это время находился у противоположного края арены, не торопясь развернул своё грузное туловище и, пыхтя, заскользил навстречу новой жертве.

Застонав, Крокки поднялся. Он весь был залит кровью. На его теле его собственная кровь смешалась с кровью тысяч несчастных жертв Сеапсуна. Кровь стекала с его спутавшихся волос, сочилась по груди, капала с пальцев бессильно опущенных рук. Стоя в кровавой луже, он хрипло дышал, морщился и стонал от мучительной боли в ногах.

Зрители азартно ревели. Всем хотелось, чтобы он немного побегал по арене, и потому, когда Крокки, перемогая себя, сделал несколько нетвёрдых шагов, из публики донеслись подбадривающие крики.

Змей двинулся за ним, не снижая, но и не увеличивая скорости. Крокки зашагал вдоль края арены. Силы его убывали с каждым сделанным шагом, с каждой каплей крови, вытекшей из его ран. Он брёл, хлюпая босыми ногами по кровавой жиже, а змей, неумолимо двигавшийся следом, обдавал его сзади своим горячим дыханием.

Крокки шёл медленно, но преследующий его Сеапсун двигался не быстрее, и это забавляло публику. Все знали, что смельчак долго не протянет, и заранее предвкушали его гибель. Бежать было некуда, да и не было сил. Крокки чувствовал, что погоня будет недолгой. Его всего трясло, рука его судорожно хваталась за край арены, в ноги словно вонзались сотни раскаленных ножей. Каждый шаг давался с такой болью, что хотелось упасть и забиться, кинуть свое истерзанное тело прямо в пасть ненасытному чудовищу и покончить с этой пыткой.

В его помутившимся сознании возник Зал Танцующих Изваяний, и он снова, как тогда, когда цеплялся за каменную ногу исполинской фурии, мысленно воззвал к королю Герригу.

Но даже на более-менее связную мольбу у него не было сил. Сознание его парализовала боль. Лишь в каком-то его уголке, не замутнённом ужасом, проплыли видения чудовищных статуй, озарённых светом голубого карбункула. В памяти всплыло видение каменного змея, высеченного на купольном потолке. Змей, изгибаясь кольцом, заглатывал собственный хвост.