Жан-Луи Фетжен - Час эльфов

В тот момент, когда она достигла угрожающе сумеречного дна, перед ней снова возникло личико Рианнон, и она чуть не бросилась наверх. Малышка уже проснулась, щурясь от света встающего солнца, ее волосы нежно ласкал нарождающийся бриз, лицо ее светилось любопытством, но на нем не было и тени тревоги. Позади нее эльфийки еще спали, образуя такую спокойную картину, что Ллиэн воспротивилась своему первому порыву и снова скользнула в гущу водорослей.

В противоположность человеческим женщинам, которые не имели другого выбора, как только заботиться о своих детях день и ночь – настолько малыши были хрупкими и беззащитными, – эльфы довольно рано обрывали связи со своим потомством. Спустя несколько недель после рождения роли отца и матери для новорожденного брал на себя клан. Маленькие эльфы, как оленята, через несколько дней уже становились на ноги и быстро вырастали – по крайней мере, их телосложение позволяло им следовать за соплеменниками через леса в их бесконечных странствиях. Рианнон, несмотря на свое наполовину человеческое происхождение, жила именно так, идя по стопам матери. Многие эльфийки пришли на остров Фей за королевой и ее дочерью, вместе с маленьким народцем высоких трав, достаточно многочисленным, так что вскоре сформировался клан, способный заботиться о Рианнон. Самыми первыми пришедшими были целительница Блодевез и лесные жрицы, бандруи, никогда ее не покидавшие. Затем к ним присоединились молодые матери, готовящиеся скоро родить, которые искали защиты королевы. Ллиэн приняла их с радостью, однако мужчинам-эльфам путь на остров был закрыт. Они остались там, на берегу, даже не видя острова, затерянного в тумане, и ждали по целым месяцам возвращения своих жен. Иногда напрасно.

Скоро на Авалоне образовался целый народ. Народ женщин и детей, над которыми царствовала Рианнон, как в пророчестве рун. С ними девочка была в безопасности… И потом, был Мирддин, мужчина-ребенок, родившийся от эльфийки, тот самый, кого люди называли Мерлин. Он не знал, почему (впрочем, он никогда и не осмеливался спросить) он оказался единственным представителем сильного пола, допущенным на остров Фей. Словно королева, подчиняясь предсказаниям старца Гвидиона, не имела мужества разлучить свою дочь с единственным существом, таким же, как и она, в жилах которого текла кровь как людей, так и эльфов…

Коснувшись, наконец, дна озера, Ллиэн шевельнула кончиками пальцев сероватый ил, покрывавший корни кустика водных растений, и, забавляясь, стала наблюдать, как облачко тины поднялось со дна, окружило ее и осело тонкой пылью на ее нагом теле. Потом, резко оттолкнувшись пятками, она устремилась вверх. Когда она наполовину вынырнула из воды, странное ощущение вновь охватило ее – столь же острое, как внезапные угрызения совести, но еще более сильное. Несколько сильных взмахов – и она достигла берега, подхватила свою тунику и взбежала на скалу, возвышающуюся над зарослями камышей и утёсника. Оттуда ей был виден весь остров и все озеро, вплоть до берегов. Все дышало спокойствием. Опасность находилась где-то в стороне, за Элиандским лесом.

Там Мирддин и нашел ее, нежащуюся под солнцем и нагую, как фигура на носу корабля. И это захватывающее зрелище так потрясло его, что он затаился в высокой траве, как нашкодивший ребенок. Эльфы не знали стыда, но Мирддин был скорее человеком, чем эльфом, и никакой человек, старый или молодой, будь то мужчина или женщина, не мог бы созерцать неземную красоту королевы Высоких эльфов, не испытывая желания… Без того, чтобы в душе не поселилось неотвязное сожаление о том, что нет возможности его удовлетворить.

Тонкая и хрупкая, как все ее соплеменники, королева происходила из древнего клана Высоких эльфов – так называли тех, кто еще жил в Элиандском лесу. В противоположность зеленым эльфам, обитающим в лесах и на холмах, и эльфам болот, затерявшимся на Границах, Высокие эльфы были почти такого же роста, как люди, а их необыкновенная красота вызывала у других племен нечто вроде священного ужаса. Что уж говорить об их королеве! В ее длинных черных волосах и ярко-зеленых глазах, в которых словно было заключено пламя, сквозила такая сила, что она как будто проникала сквозь бледность ее кожи – это была сила животного, укрощенный огонь. В каждом ее жесте, в каждом движении ее изящных рук и изгибе бедер была такая равнодушная чувственность, такая возвышенная непристойность, что можно было просто потерять голову, но при этом в ней присутствовало и чувство опасности, угрозы. Простые люди, живущие по краю большого леса, говорили о феях и вампирах, чтобы описать эльфов, что, по сути, вполне соответствовало их истинной природе.