Жан-Луи Фетжен - Час эльфов

Жестокость этого воспоминания вызвала у него отвращение. Он повернулся на бок, и его стало выворачивать наизнанку – до тех пор, пока он не превратился в неподвижную груду плоти, лишенную всяких сил, которой оставалось лишь дожидаться смерти. У поверхности земли ветер не так безумствовал, и Фрейр чувствовал себя почти покойно. Невыносимый образ, запечатленный в его памяти, понемногу рассеивался, а его мозг, почти независимо от его воли, сконцентрировался на детали, которой он вначале пренебрег, отупев от ужаса в тот момент. И чем больше он об этом думал, тем больше бородатые воины, окружавшие Черного Властелина и всадника с копьем, казались ему знакомыми. Особенно одно лицо навязчиво напоминало кого-то… Фрейр открыл глаза, ошеломленный тем, что пришло ему на ум. Вокруг Безымянного были гномы. А знакомое лицо принадлежало Рогору, принцу Черной Горы, наследнику потомства Двалина, которого все считали исчезнувшим. Он не мог ошибиться… Варвар, скорчившись, приподнялся. Утер. Надо, чтобы он узнал…

В тот самый момент, когда он поднимался, дикий вой прорезал шум урагана. Гоблины были совсем близко, одетые в лохмотья и тусклые кольчуги, такие же большие, как тролли, но ужасно исхудавшие, мокрые от дождя, они выли и лаяли, как собаки, а их темные накидки хлопали на ветру, отчего монстры становились похожи на летучих мышей. Утер не узнает никогда…

– Ну, идите же, грязные свиньи, пожиратели дерьма, – закричал Фрейр. – Подходите же, проклятые крысы, умрите вместе со мной!

Гоблины стояли в нерешительности, опасаясь пройти последние туазы по открытому пространству, лающе переругиваясь и толкаясь, как вдруг страшный треск заставил их всех повернуть головы в одном направлении. Вывернутый ветром граб обрушился прямо на них, перемалывая плоть и кости, ткань и сталь. Затем бугристый ствол покатился, как соломинка, оставляя от монстров лишь кровавую кашу.

Фрейр бросился назад, но дерево, к счастью, не задело его – крона хлестнула о землю в нескольких дюймах от его ног, но не оцарапала его даже самыми верхними ветками, и в сердце у него появилось жуткое чувство, что десница божья раздавила его врагов прямо у него на глазах.

Утер проснулся от того, что чихнул, или вернее сказать, чихание его разбудило. Буря отшумела уже неделю назад, но влажный и холодный восточный ветер еще трепал кожаный занавес, закрывающий единственное окно их комнаты. Дождевые капли забрызгали плитки пола под оконным проемом. Игрейна постанывала во сне, прижавшись к его плечу, и это наполняло его ощущением простого житейского счастья. Великолепные светлые волосы почти полностью закрывали ее лицо, и он, вытянув шею, смог увидеть лишь ее лоб и закрытые глаза. Во сне она выглядела совсем молоденькой девушкой, несмотря на выпавшие на ее долю испытания и на ребенка, которого она подарила ему в ночь урагана. Словно бы разбушевавшиеся небеса – гром, молния и ливень – приветствовали рождение юного принца. Их сына. Артура…

Утер мягко высвободился из объятий своей супруги, отбросил льняные простыни и тонкое покрывало, подбитое беличьим мехом, которым они укрывались, соскочил на пол и натянул штаны. Потом взял со скамьи свою меховую накидку, плотнее запахнул полы, схватил яблоко из корзины, оставленной служанкой на столе, подошел к окну и приподнял занавес.

День нехотя начинался, и уже лил дождь, однако ветер утих. За улочками и предместьями города, за бастионами и башнями расстилались темные убранные поля. Крестьяне начали боронить землю, готовя ее под озимые, и должны будут сеять, как только отпразднуют Мабон, праздник осеннего равноденствия. Согласно древним ритуалам, с которыми так упорно боролись монахи, но которые, однако, никто и не думал забывать, Мабон, шестой праздник в году, отмечал окончание жатвы, первый листопад и конец лета. Обычно это был период праздности, немного грустное время, благоприятное для длинных неспешных разговоров и возлияний, но в этом году зима начиналась необычно рано, и буря оставила мало времени для отдыха тем, кто хотел загодя подготовиться к холодам.

Молодой король снова чихнул и сбросил с себя остатки сна. Несмотря на огромный камин, занимающий чуть не полкомнаты, скоро надо было перебираться из летнего помещения, открытого и продуваемого ветрами, в одну из клетушек, находящихся в башнях, – узких, с окнами из толстого полупрозрачного стекла, – но, по крайней мере, там можно было спать в тепле.