Жан-Луи Фетжен - Час эльфов

– Значит, ты видела его?

Маольт закрыла глаза и кивнула головой. Мерзость этого момента превышала все ужасы, выпавшие ей на долю с тех пор, как работорговцы продали ее в увеселительный дом в Каб-Баге, а было это целую вечность назад… Пустой темный зал, солдаты-гоблины и эти тощие, одетые во все черное, верзилы, охранявшие трон, сеньор Махелоас, державший Копье, презирающий всех и прекрасный как бог… Ее слуги дрожали так сильно, что чуть не выронили ее из кресла, пока несли его, и потом чуть не опрокинули, когда ставили на пол.

– На колени перед Хозяином, – просвистел шипящий голос носителя Копья.

Она попыталась оттолкнуться от подлокотников кресла, но ей удалось лишь соскользнуть на пол бесформенной грудой плоти и тряпок.

– А вот и правительница Гильдии, – сказал Хозяин. – Какой нелепый вид у той, которая была так могущественна… Ну, впрочем, неважно. Я рад видеть тебя, старуха. Я знаю о всех тех услугах, которые Гильдия оказала королю Пеллегуну и его сенешалю… А сейчас надо сделать кое-что и для меня. Пусть воры и убийцы разойдутся по всему королевству. Пусть они грабят и убивают. Все золото, все богатства достанутся вам, делайте с ними, что хотите. А мне нужен только страх… Посмотри на меня.

Хозяин наклонился к ней, подставив лицо под отблеск света. Она подняла на него глаза и увидела его… Утер разглядел ползущую по ее щеке слезу.

– Я не… Я не такая, – умоляюще сказала она. – Это не я…

– Что ты говоришь?

Она подняла руку и помахала ею перед лицом, потом попыталась встать, широко раскрывая рот, словно выброшенная на берег рыба. На их глазах она судорожно забилась, а цвет ее лица из мертвенно-бледного стал багровым, как будто ее охватило удушье. Они еще не успели подбежать к ней, как от очередной судороги, еще более сильной, чем предыдущие, она сползла на пол, запутавшись в своих мехах, и откатилась под стол, зацепившись за скатерть и обрушив на себя остатки трапезы.

Первым отреагировал Илльтуд. Он схватил кувшин с водой и вылил ей на лицо, затем с силой, которую Утер от него не ожидал, перевернул Маольт на бок и быстрыми рывками стал расстегивать застежки ее многочисленных накидок, плащей, платьев, рубашек.

– Пойди за лекарем! – крикнул Утер Ульфину.

– Не стоит беспокоиться, она жива, – сказал аббат. – Откройте это окно, погасите огонь в камине. Ей нужен свежий воздух, быстрей!

Ульфин вынул свой нож и резанул по вощеной ткани окна. Тотчас же порыв ледяного воздуха с равнин ворвался в зал, выдувая тяжелый запах ее духов и жар камина. Утер опустился на колени подле старой скупщицы краденого и приподнял ей голову. Ее шапочка упала, расстегнутые одежды сбились комом. Перед ним лежало жалкое существо, почти лысое, такое бледное и обрюзгшее, словно было покрыто плесенью.

Она повернула к нему полные слез глаза и с трудом произнесла несколько слов.

– Да, – сказала она. – Я его видела… Поэтому и сбежала.

За ночь выпало более чем на ладонь [24]свежего снега, покрывшего все, вплоть до ветвей деревьев и замерзших болот, одинаковой белизной, одним и тем же глухим безмолвием, которое, казалось, никому из них не хотелось нарушить. Они ехали верхом разрозненно – кто группами, кто поодиночке, с неспешностью, которая выводила из терпения Лео де Грана, тем более сейчас, когда Лот уже показался вдали. Ллиэн оставила спутников далеко позади, она была с непокрытой головой, одетая лишь в свою муаровую переливающуюся тунику. Как только на горизонте показались высокие башни королевского города, она незаметно отделилась от них, как будто ее рыжая кобыла Ильра с белой звездочкой на лбу решила чуть ускорить ход. Ни Мерлин, ни Дориан, ни любой другой эльф, гном или человек из сопровождавших королеву не мог ее догнать. Но надо сказать, что все полудикие лошади табуна Лама, на которых они ехали, больше подчинялись своим собственным законам, чем ударам пяток своих седоков. Королева ехала без седла и удил и тихо напевала песню, которой когда-то ее научил Тилль, и которую лошади очень любили. Сегодня это забыто, да и показалось бы абсурдным, но эльфы знали язык животных. Не все, конечно, и не всех животных, но Ллиэн знала достаточно, чтобы сказать своей кобыле, что хочет остаться одна, а Ильра передала остальному табуну это известие долгим ржанием, из которого люди и гномы ничего не поняли.

Никакой грусти не было в сердце королевы, и если она осталась в одиночестве, то не потому, что ей хотелось погоревать над своей судьбой. Наоборот, тишина этого заснеженного пространства наполняла ее простым ощущением счастья, которое сама она едва ли могла объяснить. Она утратила привычку к холоду и дрожала в своей тонкой тунике. Несколько дней верхом утомили ее, а мышцы ног гудели от постоянного сжимания боков лошади. Но нетронутый пейзаж давал ей иллюзию нового мира, где может родиться новая жизнь, мира, с которого смыты кровь и ужас, почти разрушившие его за последние годы и тяжести которого она больше не ощущала. Каждый шаг уносил ее все дальше от Аваллона и от ее дочери, но она не печалилась. Рианнон, по крайней мере, жила в покое, вдали от всего этого безумия… Что бы ни случилось, маленький народец будет заботиться о ней до скончания века. Даже если ей самой не суждено вернуться…