Жан-Луи Фетжен - Час эльфов

В нескольких туазах от кромки леса она наткнулась на распростертое тело гоблина, запутавшегося ногами в колючих кустах и с разбитым о корень дуба затылком. Иногда деревья могут защитить себя сами…

Она первой добежала до опушки Броселианда, пересекла линию огня, топча угли, и выскочила из пламени, как богиня, возникшая из преисподней, размахивая своим длинным кинжалом. Одним ударом, даже не останавливаясь, на бегу, она снесла голову гоблину, обагрив себя его черной кровью. Ее одежды загорелись, но она ничего не чувствовала. Темные фигуры монстров, освещенные факелами и красными отблесками пожара, кружили вокруг нее с яростными криками, и ее клинок разил подобно серебряной молнии их ряды, но ни одному из них не удалось даже коснуться ее.

Послышался пронзительный свист, похожий на внезапный порыв ветра или летящий пчелиный рой, и десятки гоблинов рухнули, сраженные стрелами. Позади нее другие эльфы выбежали из огня, издавая пронзительные резкие крики. Некоторые из них погибли в первые же секунды схватки, скошенные кривыми саблями гоблинов или разорванные клыками их волков. Кто-то сгорел в пожаре, не сумев пробежать через полосу огня достаточно быстро. Но волна была слишком мощной, чтобы остановить ее, а монстров было не так уж много. Нескольких минут хватило, чтобы обратить их в бегство.

Ллиэн остановилась, прерывисто дыша, и эльфы собрались вокруг нее, обрывая на ней тлеющую одежду. Затем они отнесли ее подальше от этой бойни, чтобы приложить к ее ожогам повязки из мха. Она увидела лицо старого Гвидиона, склонившегося над ней, затем целительницу Блодевез, и почувствовала, как та накладывает свои белые руки на ее обожженную кожу. Ее мысли, однако, витали далеко отсюда. Она думала о паническом бегстве монстров в ночи, их животном страхе, но ей почудилось и другое присутствие, другой страх, человеческий, по другую сторону огня.

Она встала. Теперь из одежды на ней остались лишь высокие замшевые сапожки, почерневшие от дыма, все ее тело блестело от крови монстров, но в то же время она была столь прекрасна и вызывала такое желание, что все эльфы и эльфийки, включая старого Гвидиона, включая саму Блодевез, почувствовали, как при этом зрелище у них учащается сердцебиение. Рождение Рианнон придало ее фигуре формы, не свойственные эльфам, этим тонким, как тростинки существам. Ее длинные ноги пополнели, бедра раздались вширь, и в ласкающих отблесках пламени ее груди и ягодицы рдели во всем своем великолепии. При этом в ней не было ничего от человеческих женщин. Ни одна из них не могла бы иметь столь изящной шеи, столь стремительной походки и быть столь безразличной к своей наготе. Однако она не была в точности похожей и на других эльфов.

Не обращая внимания на прикованные к ней взгляды, Ллиэн подняла вверх указательный палец, прислушиваясь к треску пожара. Стоявшие ближе всего к ней заметили движения ее ушей и тоже прислушались, поводя остроконечными ушами. За охваченным огнем краем леса слышались крики и слабые возгласы, но никто из эльфов не смог определить, чьими они были.

Ллиэн, тем не менее, поняла. Она глубоко вдохнула и прокричала, словно отдавая приказ:

– Беттакан ар аэгхвилх нитх, хаэль хлистан!

Ошеломленный Гвидион приблизился к ней.

– Что ты сказала?

Ллиэн резко повернулась, так что старый эльф невольно попятился. В этот момент ее глаза, казалось, горели всеми огнями ада.

Потом отвернула голову, и ее тело обмякло.

– Прости меня, – сказала она.

Она обхватила плечи руками, пытаясь унять дрожь, и поблагодарила улыбкой Гвидиона, набросившего ей на плечи длинный плащ. Все тело у нее саднило, ноги едва держали ее. Она почувствовала, как силы покидают ее, словно зерно, высыпающееся из худого мешка, но все еще цеплялась за последние остатки той необыкновенной мощи, что лишь недавно жила в ней.

– Ты говорила о людях, – настаивал Гвидион. – Ты приказала эльфам обращаться с ними почтительно… Почему? Что ты видела?

– Там… там в лесу воины, – сказала она. – Люди с оружием… Они боятся, они ранены. Некоторые из них умирают.

– Некоторые из них умирают, – сказал Утер.

От внезапного испуга Блейз чуть не выронил оловянный тазик с водой и окровавленными повязками, которые он только что сменил раненому. Это были первые членораздельные слова, произнесенные королем за много дней, не считая странных выкриков на эльфийском языке, которые порой вырывались у него и разносились по коридорам дворца, словно вопли умалишенного.