Влада Медвденикова - Дети войны

Чужаки замедляют шаг. Пыль оседает вокруг тяжелых копыт, солнце сверкает на серебристых шлемах, на широких лезвиях копий. На пеших воинах кожаные доспехи с медными бляхами, ножны перевиты шнурами. Повозки возвышаются, словно скалы, и это не повозки вовсе — боевые машины. У каждой — лишь два колеса, но в упряжке по четыре коня, свирепых, косящихся на меня налитыми кровью глазами. И в каждой повозке — два воина, один держит поводья, другой сжимает копье.

Тот, чья повозка стоит впереди, вскидывает руку, начинает говорить. Его голос суровый и резкий, слова падают как острые камни, я не понимаю их. Это не наша речь и не язык врагов. Говорящий требовательно смотрит на меня. Шлем закрывает ему половину лица, и от этого оно кажется жестким, словно вырублено из гранита.

Я качаю головой и говорю:

— Мы приплыли издалека. Я не знаю ваш язык.

Воин снова говорит что-то, но уже не мне — и с одной из колесниц спрыгивает возница, идет к нам. Его доспехи проклепаны металлом, солнце сверкает на них так, что больно смотреть. С рукавов и наплечников струятся синие ленты, а лицо замотано, я вижу только глаза, внимательные, серые.

Он протягивает руку, смотрит вопросительно. Может быть, он хочет почувствовать, враг я им или нет? Я позволяю ему прикоснуться. Темнота грохочет в моем сердце, готовая вырваться наружу.

Копьеносец в повозке вновь поднимает руку, повторяет свои слова. Они по-прежнему незнакомы мне — набор звуков — но я все понимаю.

— Приветствую чужестранцев, — говорит копьеносец. — Кто вы и откуда?

Человек с замотанным лицом все еще держит меня за руку. Он ловит мой взгляд, говорит:

— Я переводчик. Пока я рядом, мы понимаем тебя, ты понимаешь нас.

Его слова чужие, я едва различаю их и не могу запомнить, но суть ясна.

Я киваю и отвечаю, глядя на копьеносца:

— Мы приплыли из другого мира. Мы не враги. Я должен увидеть вашего лидера.

Я знала все тонкости языка врагов. Произношение и многозначные слова; то, какая речь пристала девушке моего положения и возраста, и какие выражения должны смущать и вызывать негодование. Я могла думать на этом языке, — его сухие звуки поначалу царапали душу, не вмещали мысли, но потом я привыкла. Читать было проще, чем говорить, — буквы, теснившиеся на страницах толстых книг, складывались в истории, текли неспешно, и я забывалась, погрузившись в поток чужих жизней.

В нашем мире было только два наречия — наше и захватчиков, и нельзя было понять другой язык, не изучив.

И сейчас голова гудела, сердце колотилось, что есть сил, а ладони стали липкими от пота. Почему я понимаю речь этих людей в дикарских доспехах? И почему их слова не перестали быть безумным набором звуков? Как это возможно?

Но мы в другом мире, кто знает, что здесь возможно.

Перевязь меча до боли врезалась в ладонь, но я не ослабила хватку. Взглянула на Мельтиара, — неподвижный, он стоял на шаг впереди нас, пыль медленно оседала на его волосах, на рукавах куртки.

Командир отряда, — кем он еще мог быть, этот человек в высоком шлеме? — поднял и опустил копье, ветер подхватил голубые ленты, обмотал вокруг древка. Это угроза? Я успела подумать об этом, успела окинуть взглядом равнину, но чужак заговорил.

— Посланник дальних берегов, наш предводитель выслушает тебя. Но твои воины останутся здесь.

— Я безоружен, — ответил Мельтиар и протянул раскрытые ладони. — Я пойду один.

Мне показалось, что время застыло. Равнина, пыль, гаснущий вкус соли и мы — напротив хозяев этой земли. Мне нужно торопиться, вырваться из строя, пока Мельтиар не отдал мысленный приказ, не велел нам всем остаться. Сейчас он сделает это, я должна успеть.

Я шагнула вперед и сказала:

— Я пойду с Мельтиаром. Я с ним всегда.

Мельтиар поймал мой взгляд, кивнул. Я ждала, что сейчас его голос опалит мысли, пронзит душу, — но Мельтиар молчал.

Может быть, враги могут услышать и понять даже беззвучную речь?

Наш отряд пришел в движение, шум голосов наполнил воздух. Мы переплыли море с Мельтиаром, он наш лидер, мы не оставим его, — эти слова повторялись снова и снова.

Чужак поднял копье, ударил о дно повозки, повторил, не повышая голоса:

— Твои воины останутся здесь. Она, — он указал на меня, — твоя?

— Она моя, — ответил Мельтиар и взял меня за руку.

Его ладонь была сухой и горячей, а чувства горели, ясные, как никогда: он был устремлен и уверен, хотел, чтобы я шла вместе с ним.

— Тогда она может сопровождать тебя, — сказал чужак.