Дмитрий Щербинин - Ворон

И теперь, в этом вечном зале, в душе могучего адмирала вспыхнул вопрос: «Но в чем же причина этой горькой тоски при расставании? Вам, вечным, легко говорить о жизни, как о мгновенье, но, когда теряешь любимого человека, и знаешь, что не через десять, не через двадцать лет его не увидишь — это ли легко?!» Но этот вопрос остался не вымолвленным — адмирал знал, что не получит на него ответа…

Потом они стояли пред гробом, в окружении иных светил — и не знали, сколько это продолжалось, но каждый чувствовал скоротечность своей перед вечностью жизни. Каждый шептал последнее: «Прощай» — ее, уже свободному от тела, духу.

И, если в залу входили все вместе, то выходить из нее каждый волен был через сколь угодно долгое время. Для каждого это время было разными, и, когда адмирал Рэрос развернулся, и пошел среди звезд к выходу — никого уже рядом не было.

А потом он вышел под звезды истинные — это была глубокая, темная ночь; недвижимые, застыли кусты роз. Он отошел на несколько сот метров; и там медленно осел в густую, серебрящуюся траву; и тут услышал знакомый голос:

— Что же теперь, добрый ты мой друг.

— Король — это вы?!

— Эх, да ладно — какой король. — сильная рука легла ему на плечо, и знакомый силуэт, медленно опустился рядом с ним в траву. — Король я когда угодно, но только не теперь. Вспомни нашу детскую дружбу — тогда не было ни короля, ни адмирала — просто два преданных друг другу человека. Пусть и теперь так будет…

— Да, хорошо.

Адмирал поднял голову к небу — и увидел, как всходит все выше и выше яркая звезда Эллендил. А на юге, несколько не затеняя звезд, угрожающей кровавой косою нависала комета.

Следя за восходом Эллендила, адмирал повторил вопрос Тар-Минастира: «Что же теперь?» — некоторое время провел в раздумьях, после чего молвил, едва слышным, но подрагивающим от волнения голосом:

— Я должен найти его…

— Сына?

— Сына? — переспросил Рэрос. — Нет — он мне не сын. Я знал Альфонсо добрым юношей, пылким и творческим человеком, но того, кто совершил Это, я никогда не назову своим сыном. Альфонсо я уже оплакал, а теперь должен отомстить за гибель матери, тому чудовищу, которое завладело телом моего сына.

— Кто знает, что подтолкнуло его к совершению столь страшного поступка. Друг — я уверен, что он не хотел ее смерти, и страдает теперь не меньше твоего. Рано его еще хоронить — быть может, есть для него спасенье. Мы должны его найти, но не мстить, а постараться понять, помочь…

— Что говоришь ты? — выдохнул Рэрос и, вдруг, зарыдал. — Простить, понять?!.. — и он вновь взглянул на восходящего все выше Эллендила, после паузы добавил. — Сначала я должен взглянуть в его глаза…

— Но, я понимаю твою боль — и советую, немного остыть, не совершать каких то поступков с жару. Его поймают, а потом вы поговорите.

Некоторое время они посидели в молчании…

Надо было видеть эту спокойную ночь, где, кроме их голосов, не было никаких звуков, так как весь Арменелос, зная о кончине этой прекрасной женщины, сохранял траур. И все вели негромкие беседы у камина, или любовались с балкончиков этим небом. И, даже не прохладой обычной от звезд веяло, но теплым дыханием, словно прекраснейший дух плыл там над ними и шептал, что-то нежное.

Потом Тар-Минастир поднялся и медленно пошел к городу. Рэрос даже и не заметил того — недвижимый сидел он, созерцая….

Когда заря поглотила звезды, он очнулся, и бегом устремился к Арменелосу.

Менее чем через полчаса, по дороге, ведущей на юго-восток, взбивая пыль, устремился одинокий всадник.

В эти дни над землею Нуменорской развесилась густая темно-серая пелена, из которой лил и лил дождь; не было и просвета в тучах, дороги развезло, а реки текли бурно, и все напевали какую-то задумчивую, глубокую песнь. Леса потемнели, иногда поднимались туманы, да тут же прибивались дождем обратно к земле. В общем, погода установилась совсем не августовская, а осенняя — чего отродясь в Нуменоре не бывало (как, впрочем, и убийства столь чудовищного, о котором знали уже все жители)…

Когда Сереб нашел Альфонсо, надо было искать коня и для Тьеро. Молодой нуменорец так и сказал своему исстрадавшемуся другу:

— Хочешь ты, не хочешь, а я от тебя не отстану. Ускачешь на Серебе — я по следам его пойду. Через море поплывешь — и я за тобою отправлюсь.

Судорога исказило лицо Альфонсо:

— Не оставишь?.. Да — я уже слышал это. Но… ты, ведь, мой друг? Да, ведь… Конечно — да. Что я спрашиваю то?..