Ксения Татьмянина: Связующие нити (СИ)

— А кто был до Киры?

— М — м… — Вельтон озадачился, — не помню, не важно.

— Надо сходить в полицейское отделение под липовым предлогом, там посмотреть, вдруг, профессии схожи?

— Тебя, Зарина, с «липовым предлогом»…

— Понятно, можешь не продолжать.

— Слушайте, если каждый из нас копнет свою историю попадания сюда, то ясно, что всё дело не в случае, — вяло ввязалась Пуля, — надо искать среди своих.

— Надо… надо… Кстати, Зариночка, уже почти три, ты не забыла, что ты дежурная?

Она со вздохом встала с кресла:

— Составляйте список, голодная братия. Грэтт, записывай, что там кому.

Пока она одевалась, я ловила возгласы о булочках со сгущёнкой, горячем кофе, заварной лапше, яблоке, апельсине, соломке с маком, пакете сливок и ватрушках. Вельтон выдал деньги и снабдил пустым пакетом.

— Через двадцать мину вернусь…

— Перерыв.

Пустое слово для агентства, — все простаивали.

Мужество, которым должен был обладать человек, не поддается никакому сравнению. А всё дело в тоске.

Как она сильна, если ночью, на самой окраине, подходя к заколоченному Зданию, некто решается войти внутрь и проделать весь путь наверх до заветной двери. И всё на интуиции, не осознавая, что так влечет за путеводную ниточку. Не замечая времени, запутавшись в мыслях и одиночестве, плутает человек по улицам, поднимает глаза… Что такое «Реставрационное агентство „Сожжённый мост“? Здесь же не написано ничего больше.

— Вот, второй день без еды, — схмурив брови рассказывал наш Архивариус, — ближайшее поселение трое суток пешком топать, из запасов только соль и вода. Мы там на заброшенной мельнице засели, на мышей пытались охотиться, но те не дуры. И тут в окошко воробушек залетел…

— Вельтон, ты живодёр! — вскричала сердобольная Пуля, предчувствуя конец истории.

— Я же говорю, второй день без еды…

Скрипнула дверь, стала открываться…

— Это ты называешь двадцать минут?

Но на пороге стояла не Зарина. Молодая красивая женщина испуганно замерла в повисшей тишине, словно не ожидая войти в нормальное помещение из жуткого подъезда. Она схватилась рукой за большую пуговицу на горловине пальто и хотела что‑то сказать, но, видимо, перехватило дыхание.

— Вы потеряли человека?

В таком беззвучии тихий вопрос Тристана прозвучал очень отчетливо. Женщина перевела на него глаза, и выражение испуга сменилось поражением. Она и сама, видимо, до последнего момента не понимала причину изглодавшей её тревоги и несчастья.

— Да… Да! Откуда вы знаете?

— Вы же пришли сюда.

— Конечно…

— Проходите.

Гостья прошла внутрь, Тристан, выйдя из‑за стола, помог ей снять пальто и предложил присесть, но в каждом движении женщины чувствовалась растерянность и неловкость. Что говорить, что делать? С чего начать? До конца ли ей верилось, что это не сон, и она действительно в старом нежилом доме, в три часа ночи, пришла рассказать о связующей нити?

— Это так странно…

— Когда же она вернется, — процедил в мою сторону Трис, — запропастилась…

— Кажется, это уже она.

В незакрытой двери с полным пакетом нарисовалась и Зарина. Охнула, увидев посетителя:

— Здравствуйте, — и пролетела к вешалке.

В секунду управилась с верхней одеждой, пакет задвинула за свой стол и подошла, поправляя волосы.

— На улице совсем весна, даже ночью уже тепло, правда?

— Да.

— Я бы тоже с удовольствием погуляла, да вот ночная смена. Работа. Вы тоже с работы?

— Я? — удивилась та, — нет… я у друзей была. В смысле у подруги, мы собирались на встречу выпускников.

— Боже, это вас так поздно отпустили с вечеринки? И проводить не кому было? Хорошо, что заглянули к нам.

— Извините, сама не знаю, почему мне подумалось…

— Так расскажите, раз пришли.

Я подалась вперёд, превратившись в слух.

— Как ваше имя?

— Анна.

— Я Зарина, это Пульхерия, это Грэтт, Тристан, Вельтон. Рады знакомству… кого вы потеряли?

— Неужели можно найти?

— Понимаю ваше неверие. Много лет прошло? Это было в детстве?

— Да, почти, мне было уже одиннадцать.

— Начните сначала.

Никто ни единым вдохом не прерывал работу Настройщика.

Ей было одиннадцать. Под конец зимы, в феврале, Анна попала в больницу с воспалением лёгких, и несколько дней провалялась в бреду, а потом, когда пошла на поправку, её перевели в общую палату. Там то она и познакомилась с девочкой, чьё имя она уже не помнит. И не помнит, по какой причине та тоже попала в больницу, но дружба возникла сразу. Они напридумывали каких‑то игр, держались вместе, по ночам потихонечку шептались через тумбочку, рассказывая тайны, которых не знал никто прежде. И шли на поправку быстрее прочих, на радость родителей. Через четыре дня Анну выписали, и она пообещала, что зайдет её навестить. Обещала, да дома, вернувшись в привычную обстановку, занявшись уроками, догоняя программу, возвратившись к школьным подружкам, забыла. Вспомнила, когда дома раздался телефонный звонок и, взяв трубку, она услышала такое неловкое „Привет, это…“, и та назвалась по имени. „Привет“, — натянуто со стыда ответила Анна. Девочка продолжала: „У нас в магазине шоколадки „Рико“ привезли, я вспомнила, что ты говорила, это твои любимые, решила позвонить“.