Всеволод Болдырев - Судьба-Полынь Книга I

«Всяко лучше сырой крысятины», — усмехался про себя Ильгар.

Браслет казался насмешкой. Памятью о том, чего лишился жнец. Но… река судьбы прихотлива. Ни одни воды — даже коварного Ирхана — не способны удивлять так, как она, не способны путать, а главное — давать надежду.

Разжалованный десятник не спал. Он сидел на тюфяке, размачивал в воде сухарь и глядел в окно. Слушал, как на улице где-то вдали играет музыка. Казалось, там выступает целый оркестр. Впрочем, ничего удивительного. Даже в настороженной Сайнарии случались залихватские гуляния.

Но вот один звук отделился от сонма. Поплыл, затмевая и заглушая все другие инструменты. Стал самым ярким, самым чистым, самым честным. Он приблизился, заполз через решетку и заполнил карцер.

Ильгар встал. Подошел к окну и, повиснув на прутьях, подтянулся.

С этой стороны было темно. Ни огонечка вокруг — только стены внутреннего двора, в котором, как помнил бывший десятник, находились столбы для порки провинившихся.

Музыка была там.

Она без света сияла в ночи.

«Скрипка…»

Редкий нынче инструмент. Менестрели и просто бродячие музыканты, переигрывающие чужие и известные песни, пользовались флейтами, барабанами, дудочками и лютнями. Эта же мелодия, казалось, рождалась из самой природы. Из воздуха. Из земли. Из огня и воды. Казалась частью самой Ваярии, как ветер или снег.

Заключенный почувствовал, как трепещет сердце. Во рту сделалось сухо, глаза защипало…

— Прекрати, — попросил неведомо кого Ильгар. Непонятно почему, почувствовал злость, быстро переродившуюся в ярость: — Прекрати сейчас же!

Его крик утонул в густой ночи, а музыка и вправду смолкла. Сразу стало темнее и на душе заскребли кошки…

— Не сдавайся, — в камеру долетел шепоток. Красивый женский голос с хрипотцой. — Жди и верь. Будет больно. Меняйся. Хоть станет еще больнее. И, да — она уже рядом.

В коридоре послышались шаги. На стенах заплясали тени.

«Стражники», — холодно подумал Ильгар, приготовившись получить заслуженную взбучку.

Но перед решеткой замерла она.

Ильгар узнал. Не мог не узнать. Даже под бесформенным мужским плащом. Сделал три шага к чугунной решетке, отделяющей его от любимой.

— Я потерял перчатку. Извини. — Слова царапали глотку.

— Но ты не потерял себя. — Теплая ладонь коснулась его груди. Огонь в небольшом медном фонаре казался золотым, а знакомо-забытый запах любимой служил доказательством, что это не сон. — Я слышу, как бьется твое сердце. Сейчас мне большего не нужно.

Она резко развернулась, собираясь уйти, но десятник сорвал с запястья браслет и, ухватив девушку за рукав, развернул к себе.

— Надень. Или Просто сохрани. Он сбережет твою красоту… так говорили эйтары.

— Я подожду, — в глазах Рики блеснул огонек. — Надену, когда придет время. Ждать недолго.

Девушка улыбнулась.

Вскоре в коридоре вновь стало темно и тихо. Молодой человек, совершенно разбитый и вымотавшийся, дремал, повиснув на прутьях. А за окном переливалась изумрудными трелями скрипка.

На втором суде Аларий не появился. Видно, удовлетворился тем, что молодой жнец остался без десятка и выброшенным из армии. Зато народу теперь собралось побольше. Городские чины, трое писарей, преатор Карвус, горожане, заслужившие честь и доверие решать судьбы подсудимых, и рядок пышно разряженных и веселых нобилей. Когда Ильгара ввели в зал, они смолкли, внимательно разглядывая его. Разжалованный десятник продолжал держать голову высоко, не прятался от взглядов, а в руке сжимал обломок меча. Почему-то парню казалось, что он не должен стесняться своей судьбы. Если даже Рика от него не отвернулся, чего самому терзаться? Он знал, что поступил правильно во время первой встречи с Элланде и никого не предал в плену.

Знать приготовилась к интересному зрелищу, горожане выглядели посуровее и собраннее. Карвус, со скуки, перекладывал перед собой листы, а писари уже вовсю скрипели по пергаменту перьями.

— Итак, — народный преатор положил ладони на стол. — Мы собрались, чтобы решить…

Дверь заскрипела. В зал вошел размашистой походкой Ракавир. В доспехах, белом плаще. Его темные волосы были зачесаны назад, лицо казалось жестким и властным. Этот человек выглядел могущественным. Это чувствовалось в каждом его движении.

— Воспользуюсь правом участвовать в суде, — громко проговорил он. — Случай вопиющей глупости, господа. Фарс.

Он без обиняков уселся рядом с преатором. Тот скорчил капризно-обиженную гримасу, будто кто-то покусился на его положение, но промолчал. Со ставленником Совета особо не поспоришь.