Карина Демина - Семь минут до весны (СИ)

Он говорил быстро, запинаясь.

И на альву не смотрел. Очень старательно не смотрел.

И выходил из комнаты, пятясь.

И стеклышки все тер и тер, тер и тер… едва на Ната, устроившегося за порогом, не наступил. А заметив, шарахнулся в сторону, наткнулся на Райдо и взвизгнул тоненько, прижался к стене.

Очочки нацепил.

Вздохнул.

И пошел, к стене прижимаясь, заслоняясь кофром своим…

— Эй, доктор, — Райдо проводил его до лестницы. — Звать-то ее как?

— Ийлэ…

Красивое имя. Альвийское.

— Ничего, — пообещал Райдо малышке шепотом. — У тебя будет не хуже…

Утро.

Дождь прекратился. И солнце, подобравшись с востока, плеснуло светом. Белые пятна на паркете. Ийлэ трогает их ладонью.

Теплые.

Дерево ласковое, старое.

Надо же, а ей казалось, что дом сгорит дотла.

Ошиблась.

Живой, почти как прежде. И паркет вот не пострадал, а обои переклеили и явно наспех, потому выбрали дешевые из плотной рыхлой бумаги… белое поле, зеленые птицы скачут по зеленым же веткам, и кажется, будто ветки эти, изгибаясь причудливым образом, норовят птиц поймать.

А те выскальзывают.

Ийлэ и обои потрогала.

Холодные.

Подоконник тоже. Рамы в этом крыле еще отец менять собирался, потому что дерево рассохлось и зимой сквозило. До зимы есть еще время, но холодом тянет по пальцам.

Странно.

Она жива. И в доме.

Сидит на полу.

Осматривается…

…доктор приходил. Ему Ийлэ не верит, он предал тогда… и предавал раз за разом… человек… чего еще ждать от человека?

Опиум.

Он и ей совал, тогда, уверяя, что с опиумом будет легче… тоже лгал… никому нельзя верить, а особенно — осеннему солнцу и непривычному, подзабытому уже ощущению покоя.

Ийлэ поднялась.

В ванной стены были теплыми, и значит, работал старый котел… или уже новый? Но главное, из крана шла горячая вода, и сунув ладони под струю, Ийлэ со странным удовлетворением смотрела, как краснеет кожа.

Струя разбивалась о стенки ванны, тоже знакомой — еще один осколок прошлой ее жизни — и наполняла ее… и если Ийлэ в доме, то почему бы и не помыться?

Она не мылась… давно, с тех пор, как вода в ручье сделалась слишком холодна для купания, а на поверхности озерца стал появляться лед. Тонкая пленка, которая таяла от прикосновения, обжигая.

— Сваришься, — раздался сзади недовольный голос.

Пес?

Ийлэ замерла.

Нельзя оборачиваться. Ударит.

Если не обернется, тоже равно ударит, но тогда Ийлэ не увидит замаха, не сумеет подготовиться.

Она все-таки обернулась.

Стоит в дверях, загораживая собой весь проем. Белая рубашка, домашние штаны… и босой… ступни огромные, некрасивые, с темными когтями.

— Я… подумал, что тебе… вот, — он наклонялся медленно, осторожно, и видно было, что движение причиняет ему боль. — Переодеться… правда, не уверен, что подойдет… я прикинул, что если Дайны шмотье, то тебе точно большое будет. Да и она не особо горит желанием делиться…

Пес положил на пол стопку одежды.

— А вот Натово — так, глядишь, и впору… старое, конечно… он вырос уже… я вообще фигею с того, как быстро он растет… вот что значит, нормально жрать стал. Детям вообще важно нормально жрать…

Судя по его размерам, в детстве пес питался вполне прилично.

Ийлэ головой тряхнула: что за чушь он несет?

Главное, не ударил.

И отступил.

И теперь, даже если захочет, то не дотянется.

— Слушай, — он ущипнул себя за мочку уха. — Я тут думал… раз ты со мной говорить не хочешь, то… ребенку без имени нельзя. А если назвать Броннуин?

— Как?

Нет, об имени для отродья Ийлэ не думала. Зачем имя тому, кто рано или поздно издохнет, но… Броннуин?

— Не нравится, — вздохнул пес. — Кстати, меня Райдо кличут… если тебе, конечно, интересно.

Нисколько.

Ийлэ… она задержалась в доме лишь потому… чтобы помыться… она ведь не мылась целую вечность и воняет от нее зверски, и если еще одежду сменить на чистую, пусть старую, но не влажную, не заросшую грязью…

— Послушай, — пес не ушел, но и приблизиться не пытался, он сел на пол, ноги скрестил и босые ступни изогнулись, а Ийлэ увидела, что и на ступнях у него шрамы имеются, но старые, не от разрыв-цветка. Она смотрела на эти шрамы, чтобы не смотреть в глаза.

Псы ненавидят прямые взгляды.

— Послушай, — повторил он, — была война… случалось… всякое… но война закончилась и…

Он замолчал и снова себя за ухо ущипнул.

— Никто тебя не тронет. Здесь безопасно, понимаешь?

Ложь.