Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

— Успеется, — он поднял взгляд. — Та девочка… Ну, помнишь, у меня в лесу? Ялка.

— А, та. Помню. Что ты с ней так возишься? Она тоже больна?

— Нет. Понимаешь, я разбрасывал руны…

— Руны? — брови Золтана полезли вверх. — Занятно. Я не знал, что ты играешь рунами. Откуда они у тебя?

— Яльмар подарил. На счастье. Герта тогда исцеляла варягов, помнишь, я рассказывал? Я и подумал, вдруг да пригодятся…

— Я понимаю, — перебил его Золтан, — но — гадать… Ты ж и так всё знаешь наперёд. Или уже не знаешь?

Жуга пожал плечами.

— Обычно мне в них надобности нет. Но это то же самое, о чём я говорил. Бывает так, что этих «будущих» уж слишком много. Про себя я называю это «узел». Ну представь: картинка на картинку, всё сливается, а нужно выбрать что-нибудь одно, понять, какая важней. Раньше удавалось разобраться просто так, а в последнее время мне стало трудно видеть будущее. Это… Ну, понимаешь, это то же самое, о чём я только что говорил. Приходится как бы спрашивать совета.

— У кого?

— У самого себя.

— И руны — что, дают тебе совет?

— Нет, просто помогают его найти.

Золтан помотал головой. Потянулся за луковицей.

— Мне это никогда не понять, — задумчиво сказал он, очищая с неё шелуху. — Ещё с тех пор, как мне Гертруда всё это пыталась объяснить, я понял, что это не для меня…

На стол меж говорившими упала тень. Оба вздрогнули и повернули головы.

Толстяк с обритой головой оставил своё место у камина и теперь стоял над ними, пошатываясь и пуская слюни. Руки его всё время двигались, но как-то бестолково, словно он не знал, чем их занять, а пальцы чесались. Губы его кривились улыбкой, пустой, застывшей и бессмысленной. В глазах мерцала пустота; смотрел он куда-то поверх их голов.

— Смитте! — выдохнул ошеломлённо Золтан. — Это ты? Какого… Что ты здесь делаешь?

Жуга напрягся. Это действительно был злополучный Смитте — неудавшийся налётчик из той троицы, небритый, весь какой-то словно бы оплывший, в испачканной одежде; синяк у него под глазом побледнел, но ещё до конца не прошёл. Толстяк вдруг вытянул правую руку вперёд и пальцем указал на травника.

— Это ты! — как хриплое эхо крикнул он, шатнулся и продолжил: — В чёрный день… спляши над бездною, я знаю: ты вперёд себя приходишь на семь раз. Котёл кровавый закипает! О… разрушен монастырь! Горит вода! Ждёшь… и они… войска мышей и крыс, бо сказано: «Тьму крыс я зрю и с ними вместе мышей тож полчища, в сём месте сошедшихся на брег морской…» Солдаты… спят… Лица в заржавленных шлемах, мужицкие бороды, оскаленные зубы, закушенные губы… О Фландрия! Фландрия…

Палец толстяка, весь грязный, в цыпках, с обгрызенным ногтем дёргался не в такт словам и временами будто бы грозил — то травнику, то Золтану, то им обоим, то каминному огню. Старик в углу, похожий на большую полинялую ворону, встрепенулся от этих криков, вскинулся и заморгал воспалёнными веками. Золтан и Жуга переглянулись. Золтан сделал попытку встать, но травник жестом удержал его, поднялся сам, неторопливо отодвинул стул и, стараясь не делать резких движений, шагнул к толстяку. Мягко тронул его за руку, несильно надавил, заставил опустить. Взгляд Смитте снова стал пустым. Жуга провёл ему ладонью по вискам, шепнул два слова — Золтан не сумел услышать, что это были за слова, но Смитте сразу успокоился. Бессмысленный поток его речей прервался на полуслове. Он сжал голову руками и замер, будто вслушивался сам в себя. Травник развернул его и, мягко подталкивая, отвёл обратно за стол у камина, где и усадил на лавку. Смитте отпустил виски, машинально потянул к себе полупустую кружку, сгрёб её в ладони и стал пить, проливая пиво на рубашку. Кружка вскоре опустела, а он всё как будто пил и пил, двигая небритым кадыком, и это было так нелепо и так страшно, что при взгляде на него мурашки шевелили кожу на спине. Каким-то нутром Золтан почувствовал, что это не было обычным опьянением, и в глазах его медленно проступало понимание.

Это вообще не было опьянением.

Смитте был безумен.

— Так значит, это он…

Травник вернулся к столу. Сложил руки пред собою, повернул их ладонями вверх и долго так на них смотрел. Вздохнул.

— Золтан, — сказал он, не поднимая глаз, — поверь, мне очень жаль.

— Что ты… Что с ним?

— Я не знаю. Если бы мог, я бы помог, но я правда не знаю.

Смитте опустил свою кружку со стуком, от которого вздрогнули оба, посмотрел направо, налево, свесил свою маленькую голову на грудь и снова задремал. Часы на башне пробили одиннадцать. Трактирщик выглянул на шум из кухни, вышел, подобрал пустую кружку и, с неодобрением качая головой, унёс её за стойку.