Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

— Почему? — спросила она, даже не пытаясь вытереть бегущие по щекам слезы. — Почему?

«Потому что так надо, Кукушка, — был ответ. — Потому что мечты хоть иногда должна сбываться в этом мире. Пусть это будет моим подарком тебе».

— Но ведь я… ведь я уже не…

Ялка хотела сказать, что она уже не девственница, но проклятое слово комом встало в горле, и она умолкла, только слезы полились ещё сильней. Несмотря на это, отвести взгляд от единорога она не смогла.

Глаза высокого сверкнули вдруг подобием улыбки.

«Глупая, — сказал он с непонятной нежностью. — Неужели ты думаешь, что я не могу отличить девственность от невинности?»

Он немного помедлил, потом обернулся к существам на поляне.

«Оставьте нас», — сказал он.

И все исчезли.

Трактирщик Томас был обыкновенным человеком. Обыкновенней не придумаешь. И вёл своё дело он третий десяток. Трактирчик в Лиссе, которым он владел, был невелик, но Томас им гордился и, несмотря на годы, не собирался сворачивать дела. Назывался он «Два башмака», и Томас очень обижался, если его заведение называли забегаловкой. «Моё пиво — лучшее в городе!», — любил горделиво говаривать он, и это были честные слова. Все пять сортов, которые он закупал на лучших пивоварнях города, всегда подавались им свежими и неразбавленными, а закуски здесь готовили и вовсе превосходно.

Завистники и злые люди говорили, что у Томаса есть волосатая лапа не то в магистрате, не то где-то в гильдии воров. Не могут же, в самом деле, у простого кабатчика дела идти так хорошо! Но Томас знай себе посмеивался, неотделимый от своих любимых кружек, стойки бара, шороха соломы на полу и пряных запахов еды, которыми всегда тянуло из-за занавески.

Он жил нормально, со своей такой же медленно стареющей и любящей женой, без всяких происшествий и интриг, платил налоги в городскую казну, и тихое простое счастье, казалось, наполняло этот дом от подвала и до чердака. Здесь даже крысы не водились. При взгляде на его лицо, спокойное, благожелательное, которое не портили даже многочисленные вздувшиеся шрамы, никто не догадывался, как тяжело ему даётся это спокойствие. Только близкие друзья и завсегдатаи-соседи знали, как он до сих пор, бывает, просыпается в кошмарах с криком по ночам, особенно когда на улице весна и ночью хлещет дождь.

Что странно, Томас при этом обожал кошек, даже чёрных, и никогда не считал их дурною приметой. У него у самого в трактире жили три штуки. «Чёрный кот, который перешёл тебе дорогу, — частенько говорил он, — значит только то, что он отправился по своим делам». И все посетители согласно кивали, даже если в душе были с ним не согласны.

А вот собак Томас боялся. До ужаса, до липкого слепого страха, до дрожи в глазах и до потных подмышек. И никто никогда не смеялся над этим. И не приходил сюда с собаками. Даже с самыми маленькими и безобидными шавками.

Но кошки — кошками, а в остальном трактирщик Томас был обыкновенным человеком. И как у всех обыкновенных людей, у него были свои, особые приметы, суеверия, в которые он верил вопреки здравому смыслу и наставленьям церкви. Нельзя ставить кружки на полки не протёртыми и донцем вниз. Стучи по дереву, чтоб отогнать беду, стучи три раза, ну а если ты перестучал, достукивай до девяти, чтоб было три раза по три. Нельзя переступать через лежащую приставную лестницу. Тринадцать — несчастливое число, а пятница — недобрый день. Нельзя загадывать на выбоины в мостовой. Нельзя убивать пауков. Нельзя доверять незнакомцам.

Нельзя открывать, когда ночью стучатся и не называют себя.

И поэтому мальчишка, который в этот день перешагнул порог «Двух башмаков» был для Томаса такой же верной приметой, как и все вышеперечисленные. Томас вздохнул и грустно усмехнулся. Одинокий мальчишка в трактире — жди неприятностей.

Мальчишка был вихраст, темноволос, растрёпан, как ворона, с коричневыми умными глазами и очень маленького роста. В оборванной одежде, в драных башмаках и в огромном, не по росту кожухе — грязновато-белёсом и наверняка ворованном. Снаружи было холодно и мерзко, хлопьями валил мокрущий снег, и с кожуха стекали капли. Паренёк постоял немного на пороге, привыкая к полумраку после снежной белизны снаружи, к столу не подошёл, и сразу же направился до стойки.

— Добрый день, — сказал он хрипло, глядя на кабатчика снизу вверх. — Вы — Томас?

Томас внутренне весь подобрался, ожидая скрытого подвоха.

— Энто я, — сказал он, тем не менее, со всем своим достоинством и кашлянул в кулак. — Чем могу служить, молодой человек?