Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

«Дважды-в-день». Так его тоже звали.

Строго говоря, на этом он и погорел, когда не стал ждать следующего дня и сразу решил отправиться обратно, загрузившись новой партией товара. Золтан отловил его у перевала Четырёх Ворот, что возле Тырговиште, и решил, что парень может быть ему полезен. Он конфисковал часть пряностей в пользу кухни сыска господаря и отпустил его на все четыре стороны. Иво прекрасно понимал, как ему повезло, — достаточно было раз увидеть, как гниют на кольях прочие контрабандисты, — и услуги этой Хаггу не забыл. Но стал ещё наглее и ещё рисковее, ходил такими тропами, что патрули османов и румын боялись брать его следы. Не раз он предпочитал потерять часть товара или лошадь, чем попасться ещё разок, и если что — без колебаний сбрасывал мешки и трупы в стремительные горные потоки и глубокие ущелья, терял на этом деньги, но выигрывал жизнь. За что и получил своё четвёртое, последнее прозвание — «Безумный коновал», которое из озорства увековечил за своей корчмой, когда ей обзавёлся.

«Старею, — вновь подумал Хагг. Отхлебнул вина и покрутил в руках бокал. — Всё чаще вспоминаю прошлое. Уже и друзей почти не осталось. Безумный коновал… Сколько Шольцу? Сорок? Вроде ничего меж нами не было, а гляди-ка — помню. Я же его ненамного старше, а такое чувство, что знакомы лет пятьсот».

С недавних пор вино слишком сильно стало действовать на него. Возможно, это было следствием того случая на поляне в заколдованном лесу, когда его едва не отравил лесной народец. Золтан предпочитал об этом не думать. Гудел ветер, сыпал снег, трещал огонь. На душе было удивительно спокойно и хорошо. Думать о плохом не хотелось.

— А скажи-ка мне, любезный, хорошо ли нынче у тебя идет дела?

— Да как сказать, — замялся тот. — Дела, как дела. Чего им не идти? Идут. Зимой, конечно, путников поменьше, сами знаете, зато постояльцев больше. Ага. И впрямь — кому ж охота идти в холод и темень? Стражники, опять же. Тому — дай, этому — дай. Охота разве, чтоб трясли? Мало ли, что у меня в подвалах! Кокнут бутылку, а мне разоренье. Бутылка-то, может, лет десять лежала, ждала… Нет, не подумайте чего, у меня с властями мир, хоть слухачи и не сидят, но клиент есть клиент, раз платит — наливай. Но жизнь есть жизнь. Ведь как бывает? Сегодня вот один лишь вы, а завтра, может, полный дом набьётся. Чем поить? А сам я — ничего, и семья такая же. По нонешним-то холодам болезни всякие, не понос, так золотуха, но пока бог миловал, жив-здоров, хвала святому Лису…

— Что? — Золтан вскинул голову. Глаза его заблестели. — Как ты сказал?

Шольц встрепенулся. Заморгал.

— Ох, уж простите, господин Золтан… А чего?

Хагг подался вперёд.

— Хвала — кому? — повторил он.

— Э… в смысле, значится — кому хвала? Ох, простите, это я не подумавши ляпнул. Лис-то? Ага. Это в смысле я… ну, в смысле… Знаете же сами: почему бы не помянуть добрым словом? Времена нонешние — веры мало на кого-то уповать…

— Давно он у тебя был?

— Кто?

— Лис. Не делай глупое лицо. Рыжий парень с травами. Худой такой весь из себя, со шрамом не виске. Вот здесь.

— Не был. Истинный крест, не был!

Золтан нахмурился.

— Иоганн…

— Два месяца назад, — быстро сказал тот. — У меня сын простудился, горячку схватил. Думали, что всё — помрёт, отмучился. А жалко — молодой. Ага. А тут этот — пришёл, за бесплатно вылечил. Что ж, разве ж это плохо?

Золтан встал, поставил свой бокал и взволнованно прошёл к стене. В голове гудело. Мысли путались.

«Куда же ты скачешь, Лисёнок? — посетовал он про себя. — Зачем бежишь над краем? Я ведь пошутил, когда сказал, что, мол, тебе уже молиться скоро будут, а погляди ж ты — правда… Проклинают, молятся, зовут о помощи… Проклятый ветер… Ну и погодка…»

Хагг нахмурился. Он что-то говорил про ветер. Он определённо что-то говорил о нём, Жуга. Какой-то ветер он упоминал…

И вдруг, сквозь пелену хмельного расслабления Хагг начал вспоминать его слова. Отчётливо, как будто слышал их вчера, а то и — час назад.

«Что-то происходит, Золтан. Происходит со мной. В последнее время мне стало трудно колдовать. Где-то с год тому назад мне вдруг стало трудно управляться с ней, с этой силой. И с каждым разом всё трудней. Это — как дышать в бурю, когда стоишв лицом навстречу ветру. Воздух плотный, каждый вдох, как оторванный кусок. Не пойму, что происходит. Будто мне мешает кто-то… или — что-то».

«Где-то с год тому назад, — лихорадочно подсчитывал Хагг. — Ах, Жуга, Жуга… Недаром говорят, что сила силу ломит. Ведь чаянья людские, все эти мольбы, они тоже чего-то стоят… Кем же ты стал? Кем ты… становишься?»